– Спроси Рябова. Он с ментами дружит.
– Значит так. Свяжешься с коммерческим директором, эти данные мне нужны на утро. Ланду будем вытягивать на подписку. Здоровье у него до того расшатано, что в любой момент может окачуриться, не дождавшись справедливого народного суда. Дело рассыплем за недостатками улик.
– Не получится, – качнул головой Степанченко, – он сказал лишнее.
– Менты проводили операцию своими любимыми штучками?
– Можно подумать, они умеют иначе, – снова с некоторой долей брезгливости в голосе ответил шеф группы маркетинга.
– Тогда получится, – не соглашаюсь с выводами адвокатуры. – Чтобы за наши бабки и не получилось? Я не говорю о том, что Юрик на суде может торпедировать работу следствия. Но сейчас, если менты останутся несговорчивыми, пусть катит телегу прокурору. Ой, господин прокурор, хранитель закона, только на вас и уповаю. На фирму мою, которая государству агромадные налоги платит, поддерживая тем самым стабильность в обществе и выплаты субсидий малоимущим, свалились злые менты. Они влетели, аки собаки бешеные и орали: “Руки на стенку! Ноги врозь! Всем стоять, где их стояло! Шаг влево – огонь на поражение без предупреждения!” Тут я со здоровьем своим слабым от такого-то сталинского беспредела отключился и что-то молол в прострации. Как сейчас помню, молол: “Без адвоката слова не скажу”. Но менты, нарушая законность, допустили адвоката Степанченко спустя трое суток после того, как меня день-ночь мордовали на допросах… Кстати, сейчас лупят? Я не имею в виду руками тех, в камере.
– Нет, его пальцем не тронули, – успокоил меня адвокат.
– А раз не тронули, это еще ни о чем не говорит. Потому, прокурор дорогой, хотя менты меня не били, как они это всегда делали, но грозились такими пытками, что у меня, болезненного, нервный припадок приключился. И я, лишь бы меня не трюмили, повелся на их рассказы, хотя с детства усвоил: чистосердечное признание увеличивает срок наказания. А потому отказываюсь от самооговора только сейчас, сидя на подписке о невыезде. Как маме родной колюсь вам, дорогой прокурор, уже кто-кто, а вы знаете, какие смертельные инфаркты случаются в тюрьме у взъерепенившихся подследственных. Тем более сердце у меня до того больное, что в любой момент может треснуть. Степан, ты меня понял?
Адвокат молча кивнул готовой. Все верно, мой кабинет не зал суда, здесь можно поберечь красноречие. Зато как Степанченко умеет заливаться на суде – хор соловьев подох бы от зависти.
Оставшись в гордом одиночестве, я вспомнил о сообщении Марины.
– Кофе еще не остыл? – обращаюсь к селектору.