Раздосадованная холодным приёмом, девушка поднялась и направилась к соседнему столику, за которым тучный француз лет сорока пяти с усердием вгрызался в жирную хрустящую утку; но незнакомец поймал её за руку и, улыбнувшись сквозь раны янтарных туманов своих пеленающих глаз, пригласил разделить на двоих красных роз терпких вин соблазнение.
Немногим позже они лежали, сливаясь телами, в одном из отелей – заоблачных замков бродячих творцов – забывшись в кипящих страстях, опьянённых сплетеньями лоз – внезапно влюблённые в голод – горение чувств, рождённое фантазией города мечты и пёстрых павлиньих иллюзий...
А потом он ушёл. Спустя несколько лет или дней – он оставил её бездыханной на ветхой кровати в одной из тех пыльных мансард, в которых он жил тут и там, представляя на окнах портьеры, расшитые золотыми лучами, шелка дорогих простыней и портреты застенчивых дам, складывающих свои алые губки в мольбе о горячем, бросающим в обморок поцелуе.
То Париж нашептывал образы, присущие скорее вычурному безобразию королей, ведь он, как и любой другой Город, любил быть у власти умов. А особенно его привлекал человек, который вроде и не был человеком, что, впрочем, никоим образом не мешало ему влюбляться. Ибо тогда Инкуб, Гэбриел Ластморт, только начинал понимать этот мир, своё место в нём, и других, похожих на него демонов страсти.
Прошли годы, и вновь, как всегда, он остановился на полпути к небу – шагнул в неизвестную, но интригующе влекущую пустоту. Расправив крылья пожара, прорвавшись сквозь бледное эклектичное небо, спланировал вниз над палубами пришвартованных крыш, меж бронзы соборов и крон поэтичных садов, приземлившись на камни мостов петербургских владений.
И вновь полюбил…
***
- Почему не уйдёшь? Не оставишь этот проклятый город, который, словно безумный любовник, так и хочет поймать тебя на острый гранитный крючок?
- Самое сильное чувство приходит во время убийства любви. Нет ничего слаще этого на полпути к небу.
- На полпути к небу?
- Там, где можно гореть, не сгорев.
_________
_________
Наблюдатель, поигрывая чётками розария, смотрел, неотрывно, в глаза одного из мифических стражей – грифона, презрительно щурившегося из-под слепящего фонаря, который, как будто в насмешку, подвесил над ним вечереющий Город, влюблённый в своё отражение на чешуйчатой позолоте крыла. Две пленённых фигуры над душным, растушёванным серым, каналом, тянули к себе, сцепив зубы, тяжёлые поводки, годами прилагая усилия вырваться из-под гнёта Хозяина. Но хитрый, расчётливый Северный Царь приставил к ним двух двойников, чьи глотки заткнул окончаньями рабских поводьев – металлических прутьев, ставших основой Банковского подвесного моста. Днём и ночью грифоны не спали, застыв в беспощадном стремлении сойти с постаментов и вновь научить свои крылья летать. Словно бабочки в коллекционных коробках за стёклами серых дождей, среди прочих мистических образов увлечённого охотника – Санкт-Петербурга – они украшали воздушные стены своей страстной борьбой, восторгаясь которой не один поэт, вроде Поля, обретал вдохновение. "Вечная партия в бридж