Мы готовили очередную информацию для Севастополя, нам нужен был «язык»-румын: надо было узнать о многом, что касалось румынского корпуса, его тылов, жандармских формирований.
Македонский держал со штабом района постоянную связь; в очередном донесении он подробно написал о некоем румыне-греке Томе Апостоле, преданном председателю колхоза.
Мы приказали доставить румынского ефрейтора в лес.
Румына решили взять подальше от Лак, чтобы к деревне не привлечь излишнего внимания. Исполнители — Самойленко и Спаи.
Лели уговорил Тому сопровождать его до Керменчика.
Шагали налегке. Тома забегал то справа, то слева и все говорил, говорил…
Навстречу шел высокий черноусый дядько… Тома где-то его видел, да и глаза у встречного веселые, ничего неожиданного не предвещают.
Черноусый поздоровался с Лели, сказал по-гречески:
— А хорошее сегодня утро!
— Отличное! — согласился Лели.
— Крим — во! — Тома показал большой палец.
Спаи вытащил из кармана кисет:
— Закурим, солдат!
Тома отдал карабин Лели и с охотой крутил большую цигарку.
Только прикурил, как из-за куста вылез вооруженный Михаил Самойленко.
Тома побелел, но выучка сказалась: сразу же кинулся к карабину.
Но Лели оружие прижал к себе:
— Тебе это не нужно, солдат.
Тома стоял как пригвожденный, у него тряслись руки. Он глухо спросил:
— Пп… аар… ти… заан?
— Спокойно. — Самойленко обшарил его карманы: нет ли личного оружия, взял из рук Лели карабин, простился с председателем. — Спасибо, надо спешить, путь далекий.
Тому необходимо срочно доставить в штаб района. Сорок километров трудной зимней дороги.
Самойленко оценивающе смотрел на щуплую фигуру румынского ефрейтора, пришибленного неожиданным поворотом своей судьбы.
Тома от испуга потерял дар речи.
Спаи постарался успокоить: ничего с тобой не случится, друг. Но Тома перестал даже понимать по-гречески и только со страхом смотрел на Самойленко.
Михаил Федорович — холодный и расчетливый человек по внешнему виду имел доброе, жалеющее сердце, хотя об этом трудновато было догадаться. Он редко улыбался, близко расставленные глаза будто смотрели в одну точку.
Не ахти какой ходок был Тома, уже через несколько километров он стал задыхаться, но боялся признаться и безропотно шагал за широкой спиной «домнуле», — он принимал Самойленко за важного офицера.
Вскарабкались на кручу, Самойленко снял с плеча карабин.
— Подзаправимся, Николай Спиридонович!
Спаи ловко развел очаг, в котелке разогрел баранину, разломал полбуханки хлеба на три части.
— Садись! — Самойленко позвал румына.
Тома вобрал в плечи голову.
— Ну!
— Домнуле… офицер… Тома сольдат…