Совѣтнику были видимо непріятны эти слова, онъ поблѣднѣлъ и поднялъ руку, какъ бы желая зажать ротъ дерзкой дѣвушкѣ; онъ не въ состояніи былъ произнести слова и глаза его робко посмотрѣли на Кети.
– Ахъ ты безсердечная! – воскликнула Генріэтта слабымъ голосомъ.
– Нѣтъ, я не безсердечная, но настолько храбрая, что могу называть дурные поступки ихъ собственными именами, даже и тогда, когда эти суровыя слова растравляютъ мои собственныя раны. Меня принуждаетъ къ тому строгая правдивость. Вспомни о томъ печальномъ вечерѣ и спроси себя, кто правъ! Я знала, что неизбѣжно его паденіе съ высоты фальшивой, воображаемой славы, – такъ и случилось, – паденіе было унизительнѣе, чѣмъ я предпологала, – не вздумаете-ли вы оспаривать единогласный приговоръ публики? Что я не хочу раздѣлить съ нимъ его паденіе, это каждый пойметъ, кто меня знаетъ; я не умѣю говорить краснорѣчивыми фразами, какъ это дѣлаетъ наша бабушка, – да и не хочу. Я считаю очень смѣшными тѣхъ глупыхъ женщинъ, которыя открыто продолжаютъ обожать того, кто по мнѣнію свѣта давно уже не достоенъ, что-бы ему поклонялись.
Съ этими словамн она отворила дверь и вышла на террасу, послѣ этого горячаго разговора ей необходимо было освѣжиться; мраморная бѣлизна ея строгаго, римскаго профиля невольно оживилась, въ глазахъ сверкало презрѣніе и тонкія брови нервно вздрагивали отъ нетерпѣнія.
– Впрочемъ, онъ легко могъ наставить меня на путь истины. Я бы тогда съумѣла защищать его устно и письменно! – продолжала она, – но онъ предпочелъ отвѣтить мнѣ гордымъ, ледянымъ взглядомъ на мой единственный вопросъ касательно этого предмета.
– И этотъ отвѣтъ долженъ былъ удовлетворить тебя.
– Ошибаешься, любезный Морицъ; подобный отвѣтъ очень легокъ и удобенъ, но я не могу довольствоваться краснорѣчивыми фразами, – я требую большаго. Впрочемъ ты долженъ знать, что у меня нѣтъ недостатка въ доброй волѣ и я повторяю тебѣ то, что говорила съ самаго начала: докажи мнѣ и свѣту, что онъ добросовѣстно исполнилъ свою обязанность, – вѣдь ты былъ свидѣтелемъ…
Совѣтникъ торопливо отошелъ отъ двери и прикрылъ глаза рукою, – яркій солнечный свѣтъ невыносимо утомлялъ его зрѣніе.
– Ты хорошо знаешь, что я не въ состояніи доказать того, чего ты требуешь, вѣдь я не знатокъ въ медицинѣ, – отвѣчалъ онъ подавленнымъ голосомъ, почти что шопотомъ.
– Ни слова больше, Морицъ! – вскричала Генріэтта, все тѣло которой судорожно дрожало. – Каждая твоя попытка къ защитѣ еще болѣе раздражаетъ нашу гордую невѣсту, которая считаетъ себя вправѣ быть несправедливою и непостоянною. – Ея большіе глаза, горѣвшіе лихорадочнымъ огнемъ, съ ненавистью посмотрѣли на прекрасное лицо сестры. – Можно только пожелать, что-бъ твои жестокія маневры какъ можно скорѣе достигли цѣли, или яснѣе сказать, пусть онъ скорѣе замѣтитъ твое враждебное чувство и самъ добровольно возвратитъ данное тобою слово. Правду сказать, Брукъ ничего не потеряетъ, разставшись съ твоею холодною душою; но къ несчастію онъ любитъ тебя, и скорѣе сознательно надѣнетъ на себя цѣпи несчастнаго брака, чѣмъ рѣшится на разлуку, это онъ постоянно доказываетъ своимъ поведеніемъ.