Мой дедушка был вишней (Нанетти) - страница 14
Как я уже говорил, река протекала около дома. Она скорее напоминала канал, чем реку, потому что была не очень глубокой и не очень широкой. Мы с дедушкой разделись и в трусах вошли в воду. Пока дедушка размахивал всеми частями тела и фыркал, как тюлень, я начал охотиться за рыбами. В какой-то момент посередине реки я обнаружил, что мимо меня проплывает огромная красивая рыбина, и погнался за ней. Мне понадобилась дедушкина помощь, и я начал кричать:
— Дедушка, дедушка!
— Что такое, Тонино?
— Иди сюда!
Я выныривал, чтобы звать его, и опять нырял, чтобы не упустить рыбу из виду.
— Иду, Тонино, замри! — ответил дедушка и бросился ко мне.
Как назло, в этот момент мимо нас на велосипеде проезжала синьора Мария. Она остановилась посмотреть, что происходит, а потом пулей ринулась прочь. Через пять минут к плотине прибыли пожарные с сигнальными сиренами.
— Не волнуйтесь, мы вам поможем! — закричал один из них.
Тогда дедушка вынырнул из воды, кашляя и отплевываясь.
— Уже не нужно, спасибо. Я ее поймал! — закричал он и продемонстрировал пожарным рыбу.
Мама дослушала историю и начала безумно хохотать — даже никак не могла остановиться.
— Он правда так сказал? — спросила она, вытирая слезы. — Только мой отец способен на такое!
Мама наконец перестала смеяться, и потом у нее весь день было хорошее настроение.
Правда, спустя некоторое время она начала думать о том, что в реке грязная вода и теперь у меня инфекция. «У тебя не болит живот?» — каждые полчаса спрашивала мама. Я говорил, что нет, а она казалась очень расстроенной. Дедушке нельзя доверять, говорила мама.
Но, когда бабушка Антониэтта заметила, что неприлично «в таком возрасте» появляться на людях в трусах, мама моментально парировала:
— А прилично сходить с ума по такой собаке?
В конце концов мама удостоверилась, что я не заболеваю, перестала беспокоиться о моем животе и снова занялась папиной ногой.
Лето прошло очень быстро, а осенью я пошел в школу. Как и предвидел дедушка, мне она пришлась не по нраву. Более того, в первые месяцы она была для меня сущей мукой. Особенно мне не нравилось писать, ведь, что бы я ни написал, надо мной непременно смеялись.
Например, я писал: «Дедушка говорит с Альфонсиной».
— Кто это? — спрашивала учительница.
— Гусыня.
И все смеялись.
«Дедушка забирается на вишню, как обезьяна».
— Нужно говорить: «Дедушка проворно забирается на вишню», — поправляла меня учительница. И все смеялись.
«У Феличе все ветви розового цвета».
— Феличе — это кто? Вишня?
И все смеялись.
В конце концов я уже не знал, что писать, и постоянно боялся, что все будут надо мной смеяться. Мама говорила: «Пиши о чем-нибудь другом». Но я не хотел писать то, что мне не нравилось, и поэтому решил больше в школу не ходить.