— Темный так темный, — соглашается владимирская. — Тогда чего же вы, такая умная, с нами разговариваете, роняете себя?
— Надо мне больно! — фыркает москвичка.
— А нам и подавно! — хором отвечают ее собеседницы.
— Эх, бабы, бабы, даже здесь не можете без того, чтоб не поцапаться! — подливает масла на гаснущие угли мужчина, сидящий напротив, и тут же получает достойный отпор от всей троицы.
Общий враг может объединить Советский Союз с Соединенными Штатами и Англией, чего уж говорить о трех женщинах. Когда мужчина, не выдержав натиска, бежит с поля боя, то есть пересаживается на другую банкетку, подальше, женщины продолжают беседу как задушевные подруги.
— Нам-то ничего, — машет рукой та, что из Ульяновска. — А вот с детишками-то как.
— Ах, не говорите! — подхватывает москвичка. — Я сегодня одну видела — сама месяце на седьмом, не меньше, и еще ребенка лет четырех за руку ведет. А мальчик бледный-пребледный, худой-прехудой, ну прямо как былинка…
— Господи!
Жительница Владимира трижды осеняет себя крестным знамением. Ее примеру следуют остальные.
— Что у вас тут за душегубка?! — кричит багроволицый мужчина, утирая платком вспотевший лоб. — Такую махину отгрохали, а на кондиционеры денег не хватило?
— От кондиционеров люди простужаются, — отвечает ему кто-то.
— А от духоты дохнут! — огрызается мужчина.
— Мы придышались, и ничего. А вы, наверное, с похмелья?
— Ну вы сказали! — Мужчина убирает скомканный платок в карман пиджака и выразительно стучит себя пальцем полбу. — У меня сердце больное, я крепче кефира ничего не пью. А тут забегался, вот в жар и кинуло. Вот зачем мы проходим специалистов, собираем анализы, делаем кардиограммы, эхо и флюорографии, если здесь надо проходить все по новой? Зачем двойное мучение?
— Чтобы жизнь медом не казалась.
— Мне она никогда медом не казалась, даже в детстве. Я седьмым ребенком в семье был, за братьями обноски донашивал и их сломанными игрушками играл. Вот опять рентген сделал, а это же радиация…
— Мне кто-нибудь скажет, куда я должна идти?! — капризно-требовательно говорит стоящая посреди коридора женщина в джинсовом костюме.
На плече у женщины большая и, как видно, тяжелая сумка. В правой руке она держит листок бумаги, в левую руку вцепилась испуганная худенькая девочка лет восьми. Губы у девочки синюшные, под глазами темные круги.
— В приемное отделение, — заглянув на ходу в бумажку, говорит длинноногая красавица в коротком белом халате.
— А потом? А где это?
Длинноногая уже скрылась за дверью одного из кабинетов.
Женщина пытается прорваться к врачу, от которого только что вышла, но безуспешно. Сначала возмущаются те, кто сидит в очереди, а потом, когда она все же заглядывает в кабинет, оттуда слышится грозно-повелительное: