– Тогда я спрошу Карлу, – сказала я. – Он не такая закрепощённая.
– А что вы, собственно, делаете у этого стола, Йоханна? – Бирнбаум снова вспомнил о своей задаче нагонять страх и ужас на сотрудников. – Вы ведь сейчас полностью погружены в тестчатовскую любовную историю, разве нет?
– Ну, честно говоря, нет, – призналась я. Сегодня понедельник, и будет нормально, если я накропаю тестчатовскую историю к среде. Я сделала четыре шага до своего стола и достала парочку листов бумаги из принтера. – Я как раз написала колонку о предметах мебели, выставляющих людей в невыгодном свете. Ну вы знаете, диваны с глубокими сиденьями, которые одаривают сидящих на них индивидуумов вторыми подбородками, кресла с обивкой из искусственной кожи, которая присасывается к ногам и издаёт неприличные звуки. И, разумеется, мебель, ножки которой длиннее моих. Не хотите ли прочитать?
– Детка, – сказала Марианна и загоготала. – Кому интересно читать про журнальные столики?
– Я, собственно, имела ввиду барные табуреты, – не слишком находчиво ответила я и неуверенно заморгала. Уже второй раз за сегодняшний день я получаю укол по поводу своей фигуры. То есть в первый раз это был, собственно, не укол, а просто-таки прямой выпад.
У меня была небольшая стычка с Хеленой, которая несмотря на нашу договорённость всё ещё не свалила в свой фабричный корпус. Сегодня утром в поисках майки с черепом и чёрных джинс-дудочек она заявилась на кухню в одних чёрных трусах.
– Где мои вещи, эй? – спросила она недружелюбно, и я так же недружелюбно ответила:
– Они висят на бельевой верёвке в соседней комнате.
– Что, эй?
– Я их нашла в прихожей, они там просто валялись, и я подумала, выстираю-ка я из них грязь.
– Эй, вот дерьмо, эй, что мне теперь надеть? – сказала Хелена, неблагодарная фея смерти, и я ответила:
– Естественно, ты можешь одолжить мои вещи.
– Что, эй? – взвизгнула Хелена. – Что мне делать с твоими шмотками, эй? Поставить палатку? Вот дерьмо, эй, в этих слоновьих одеждах я и носа на улицу не высуну!
Я стала себя уговаривать, что кто-нибудь вроде Хелены не может – эй – действительно не может – эй – оскорбить меня, но я, естественно, всё же чувствовала себя задетой – как и сейчас, когда Марианна прошлась насчёт журнальных столиков.
Единственным утешением было то, что Бирнбаум её реплике не засмеялся. Но с другой стороны, это могло быть и не таким уж утешением, если он на самом деле считал мои ноги короткими.
– Что вы, собственно, творите с этим шоколадным батончиком? – спросил он Марианну. – Это же отвратительно.