И только смерть, смерть его, Ралфа, освободит ее от этой горькой, унизительной связи.
А Ралф, обнимая Сузану, клялся ей в неизменной любви, и, что самое интересное, сейчас он чувствовал, что, пожалуй, опять влюблен в эту опасную женщину.
«Интересно, кто она, — думал Отавинью, глядя на Рафаэлу, пока они летели в имение Жеремиаса, — опасная авантюристка или искренняя неопытная девушка, случайно попавшая в скверную историю?» при этом он чувствовал, что, каков бы ни был ответ, он не способен изменить его чувства — он был влюблен в Рафаэлу, и с каждой секундой все сильнее.
Тот же вопрос задавал себе Жеремиас и тоже чувствовал, что вообще-то ему наплевать, кто эта девочка, к которой он так привязался.
Но все-таки из тактических соображений он особой радости не выказал и учинил Рафаэле подлинный допрос. Перво-наперво он расспросил ее, как получилось, что она связалась с Фаусту и стала участницей обмана.
Рафаэла объяснила, что ехала без особой надежды, что ее примут, так как все равно не могла доказать, что она внучка Жеремиаса. А Фаусту знал, что сеньор Бердинацци ищет племянницу. Поэтому она и согласилась выдать себя за племянницу, чтобы уж действовать наверняка. Но для нее главным было не наследство — ей нужно было хоть на кого-то опереться.
— А теперь ты нашла себе опору в лице Маркуса Медзенги? — недовольно спросил старик.
Рафаэла дипломатично промолчала.
— А если мы поедим в Италию, — продолжал свой допрос старик, — я не могу надеяться, что ты внучка моего брата?
Рафаэла опять промолчала, пожав плечами: сколько можно повторять, что лично у нее никаких доказательств нет?
Разговор кончился почти ничем, но никто особенно ничего и не ждал от него — все дело было в том, что решит старый Бердинацци.
Перед сном Рафаэлу ждал еще один сюрприз. Отавинью признался ей в любви. Но, как часто бывает у людей застенчивых, свои самые искренние, самые чистые чувства он высказал в крайне грубой форме:
— Ты ведь знаешь, что я давным-давно по тебе сохну, может, откроешь мне окошко, а?
И заслужил в ответ такой взгляд, который прожог его насквозь.
А про себя Рафаэла рассмеялась над наивностью молодого человека, которому она не собиралась давать спуску. Как, впрочем, никому на свете! Даже своему любимому мужчине — Маркусу.
— А мне кажется, она не вернется, — сказал Маркус Лие, — на карту поставлено слишком большое состояние.