Тогда Джованна сама обхватила его шею руками, и лишь после этого их уста соприкоснулись.
Минуту спустя, когда поцелуи стали более жаркими и жадными, Энрико вдруг отстранился от Джованны и, с трудом переведя дыхание, твердо произнес: «Нет!»
Джованна, обескураженная, оскорбленная, не сразу нашла в себе силы спросить:
— Ты… меня не хочешь?
— Хочу. Но не так, не здесь, — ответил Энрико.
Она, сгорая от стыда, стала поспешно одеваться, но запуталась в рукавах.
— Ты боишься отца? — бросила она ему в сердцах. — Моего или своего?
— Я люблю тебя. И никого не боюсь, — пояснил он, но Джованна, злясь не столько на него, сколько на себя, истерично закричала:
— Уходи! Не желаю тебя видеть!
— Да пойми ты: я не могу принять от тебя эту жертву. Не хочу портить наше будущее, — принялся вразумлять ее Энрико. — Я очень люблю тебя. И если ты, не дай Бог, изменишь мне в Сан-Паулу, я убью и тебя, и себя!
Их возбужденные голоса донеслись до слуха братьев Бердинацци, находившихся неподалеку на той же кофейной плантации.
— Там Джованна с Медзенгой! — догадался Жеремиас, и все трое стремглав бросились туда, откуда слышались голоса.
— Беги! — шепнула Джованна возлюбленному. Сама же предстала перед братьями в полузастегнутой кофточке.
— Шлюха! — бросил ей в лицо Жеремиас. — Ты была с Медзенгой?
Джованна одарила его таким гневным взглядом, что сразу стало ясно: она будет молчать даже под пыткой. Поэтому, не теряя времени, Жеремиас и Джакомо помчались вдогонку за ненавистным соблазнителем их сестры.
Бруну же остался на месте, и Джованна припала к его груди, не в силах больше сдерживать слез:
— Да, это был Энрико. Я люблю его!
— Не рассказывай об этом никому, — посоветовал ей Бруну.
Не догнав Энрико, Жеремиас и Джакомо доложили отцу, что их сестра спит с кровным врагом Медзенгой.
— Я его оскоплю! — вскипел Бердинацци.
— Это неправда! Неправда! — закричала испуганная Джованна.
Больше ничего в тот вечер отец не смог от нее добиться. Но решил завтра же отправить ее в Сан-Паулу — от греха подальше.
Джованна долго рыдала на кухне, а когда мать попыталась ее успокоить, вдруг выпалила:
— Вы не знаете Энрико. Он — благороднейший человек на свете! Я сама хотела ему отдаться, но он меня остановил!
— Молчи, молчи, — зажала ей рот Мариета, боясь, как бы муж не услышал эти откровения дочери.
Поездку в Сан-Паулу, однако, пришлось отложить, так как на следующий день стало известно, что Бразилия вступила в войну с Германией.
Времена стояли суровые, шла Вторая мировая война, и все большее число стран втягивалось в нее. Теперь вот дошел черед и до Бразилии.