Больше они уже ни о чем не говорили. А вернее, говорили, но только о своей любви.
— Она, похоже, скупит весь город, — сказала Жудити старому Жеремиасу, который беспокоился, куда запропастилась племянница.
Мариета вскоре вернулась, и у нее опять блестели глаза и горели щеки, и поужинала она на радость дядюшке с огромным аппетитом.
И только Жудити насмешливо отметила про себя, что покупки у Мариеты какие-то невидимые…
Жудити неплохо относилась к Мариете и, когда та появилась на кухне, протянула ей несколько свертков.
— Я купила что под руку попалось в ближайшей лавочке, — объяснила она. — Хозяин не должен уличить тебя во лжи.
Мариета взглянула не нее с благодарностью.
— Вы встречаетесь с Маркусом Медзенгой, — продолжала Жудити. — Так ведь?
Но Мариета не собиралась делать Жудити своей наперсницей. Наперсница — всегда лишняя опасность.
— Встретилась, чтобы распроститься навсегда, — как могла холоднее ответила Мариета. — Я ненавижу Медзенга всех до единого.
Разве могла Мариета забыть слова дядюшки: «Все семейство Медзенга — враги. Ты не настоящая Бердинацци, если не ненавидишь их. Твоя ненависть к этому семейству — часть моего наследства».
После встречи с Мариетой в отеле Маркус окончательно понял, что комедию с Лилианой пора кончать, не будет он жить с ней, нечего и надеяться. Признаться отцу, что он полюбил одну из Бердинацци, Маркус не мог, но мог раз и навсегда отказаться от Лилианы. У него не было на нее зла — просто не хотел понапрасну морочить голову. Неужели Лилиане в радость то, что он постоянно ее избегает? И как не понимает этого отец? Но он ему все объяснит.
И случай объясниться не замедлил представиться. Бруну с Луаной и Лилианой вернулись из имения, и Маркус тотчас же поговорил с отцом.
— А что будет с ребенком, которого она носит? — услышал яростный голос Бруну Лилиана и заплакала. — Ты делаешь глупость за глупостью, сын! Я не могу тебя одобрить.
Одобрить сына Бруну не мог, но не мог не признать и его правоты. Если Маркус будет и дальше так обращаться с Лилианой, то она просто с ума сойдет. Как не повернешь, все выходило не на пользу несчастному ребенку. И Бруну со злостью махнул рукой — заварил кашу, а ему теперь расхлебывать! Ладно, пусть родится ребенок, он будет разбираться с ним, а с Лилианой не ему жить, не ему и решать!
Маркус облегченно вздохнул и пошел объясняться с Лилианой. Лилиана на этот раз не упорствовала. Она чувствовала, что Маркуса ей не переломить, что ждать ей больше нечего, и предпочла роль несчастной, но благородной жертвы.
— Я все поняла, Маркус, — сказала она дрожащим от слез голосом, — и никогда не буду тебе обузой. Я уеду к родителям и своего ребенка воспитаю сама.