Я должен начать это предисловие с важного признания: это не первый мой перевод книги второй Евангелия Мира от ессеев, а второй. Первая попытка потребовала нескольких лет кропотливого труда, перевод был сделан дословный, содержал сотни перекрестных ссылок и изобиловал сносками филологического и истолковательного характера. Завершив его, я испытывал огромную гордость и, весь светясь от удовлетворения своим трудом, отдал его для прочтения моему другу Олдосу Хаксли. Две недели спустя я спросил у него, что он думает о моем монументальном переводе. «Очень плохо, очень, — ответил он. — Даже хуже, чем скучнейшие трактаты по патристике и схоластике, которых теперь никто не читает. По правде сказать, он так сух и неинтересен, что я не испытываю никакого желания читать книгу третью». Поскольку я лишился дара речи, он продолжал: «Тебе следует переписать его, наделив хотя бы отчасти живостью, присущей другим твоим книгам, — сделать его литературным, пригодным для чтения и привлекательным для читателей двадцатого века. Наверняка ессеи общались друг с другом, не пользуясь сносками! В том виде, который твой перевод имеет сейчас, его прочтут лишь несколько догматиков из теологических семинаров, видимо, получающих мазохистское наслаждение от чтения подобных книг. Впрочем, — с улыбкой добавил он, — твой перевод обладает определенными достоинствами в качестве средства от бессонницы; всякий раз что я пытался читать его, я через несколько минут засыпал. Можно попробовать продать несколько экземпляров, рекламируя их в медицинских журналах как новое снотворное — никаких вредных химикатов и так далее». Мне потребовалось немалое время, чтобы оправиться от этой критики. На долгие годы я отложил рукопись в сторону.
Между тем я продолжал получать от множества читателей со всех концов света тысячи писем, касающихся моего перевода книги первой Евангелия Мира от ессеев, и во всех этих письмах содержались вопросы о второй и третьей книгах, обещанных в предисловии к первой. В конце концов я набрался смелости и начал все заново. Прошедшие годы смягчили мое отношение к критике друга, я увидел ее в новом свете. Я переписал весь текст целиком, стараясь подходить к нему как к литературе, к поэзии, трактующей великие проблемы жизни — как древней, так и современной. Нелегко сохранять верность оригиналу, в то же самое время представляя великие истины так, чтобы они смогли увлечь человека двадцатого столетия. И все-таки попытаться стоило, ибо ессеи стремились прежде всего завоевывать людские сердца доводами разума, сильным и живым примером своей собственной жизни.