Шоко Лад и Я (Бомон) - страница 184

— Эми, не волнуйся, — попыталась успокоить меня Лиза. — Это не настоящая ты. Они подделали фотографию.

Я была не в состоянии ответить, но, несмотря на хаос в голове и желудке, одна мысль стала предельно ясной: чего бы это ни стоило, каковы бы ни были последствия, нужно во всем признаться. Сегодня же.

— Я просто обязана рассказать им, Лиза, — прошептала я.

— Знаю, однако давай на минутку сменим тему, — продолжила она с легкостью, но ее голос не мог звучать более натянуто даже под дулом пистолета. — Поговорим обо мне и Дэне.

— О ком? — спросила я удивленно.

— О моем бойфренде, который уж точно не входит в «Триаду».

— Боже, извини, Лиза, я была абсолютно…

— Занята? Все в порядке. У тебя такое часто бывает.

— Дэн, — повторила я. — И что же происходит?

— Настоящая катастрофа, черт возьми!

— Что за настоящая катастрофа? — перебил ее отец с набитым имбирным печеньем ртом.

— Ничего особенного, — инстинктивно ответила Лиза.

— Хорошо… Хорошо. «Ничего особенного» я еще как-нибудь переживу, — сказал отец, усаживаясь в кресло. — Ты не могла бы выключить этот бред? Проклятая женщина действует мне на нервы.

Лиза вырубила телевизор и в изумлении уставилась на меня. Я прекрасно знала, о чем подумала сестра. «Слабое звено» — любимая передача мамы. В основном из-за ее консервативных воззрений. Маму восхищает пропаганда того, что выживает сильнейший, а для неудачников не должно быть никакой подстраховки. Скорее всего она тайно полагает, будто Государственная служба здравоохранения должна так же бесцеремонно обращаться с окружающими. Медсестре Робинсон следует говорить недостойным пациентам, страдающим от болезни почек: «Вы слабое звено. Прощайте», — прежде чем избавляться от них с помощью люка в полу. Я всегда полагала, что и папа любит это телевизионное шоу, ведь он всегда присоединялся к маме при просмотре. Не пропускал даже начальные титры и всегда требовал, чтобы никто не шумел. Однако теперь «проклятая Энн Робинсон действует ему на нервы». Что же изменилось? Мне захотелось посмотреть на него и понять, в чем тут дело, но я не осмелилась, а вместо этого уставилась на свои туфли.

— Мне действительно очень, очень жаль, — пробормотала я своему отражению в туфлях.

— Ты о чем?

— Мне… нам жаль. Ты же понимаешь. Мы подумали…

— Твоя сестра уже рассказала мне, — ответил он. — И что нашло на вас? Как вы могли вообразить, будто у меня роман?

— Вообще-то это мама, — ответила я. — Она… э-э-э… беспокоилась за тебя.

— Почему меня совсем не удивляет этот факт? — сказал он устало и тихо, казалось, его реплика не предназначалась для чужих ушей.