Макс оказался Максимом Рябчинским, ловким дельцом коммерсантом–взяточником, занимавшимся не только устройством абитуриентов на учебу в институты, но и кадро
выми перемещениями должностных лиц: Началась документация его афер. Уж слишком вольно он провертывал сделки крупного масштаба, доставая, меняя, отправляя и получая вагонами из любой точки Советского Союза. Везде у него находились свои люди, такие же дельцы, как и он.
Макс все может! Эта «крылатая» фраза не безосновательно широко распространилась в крае, выползла за его пределы, доходила до Москвы. Многочисленные связи, занимавшие солидное положение, обязанные ему за оказанные услуги, выручали его, когда над ним сгущались тучи и каждый раз он ускользал как рыба из рук милиции и прокуратуры уже на стадии возбуждения уголовного дела.
Максим, с его плутовским взглядом, был неопределенного возраста. Помятая шляпа прикрывала плешивую голову. Все на нем было засалено, словно он работал в колбасном цехе мясокомбината. На его лице проскальзывала улыбка. К ней надо было присмотреться и тогда можно было заметить в ней язвительную насмешку над своей жертвой, которая сплошь и рядом попадалась в его сети. Он знал, что жертва будет о чем‑то просить помочь, решить какое‑то мелочное для него дело, а потом беспомощно трепыхаться в его руках. Максим знал повседневную житейскую прозу, как знает коммерсант конъюнктуру рынка и умело пользовался складывающимися обстоятельствами для того, чтобы нужных ему людей поставить в свою зависимость. В этом он находил торгашеское удовлетворение. Он знал, что о нем говорят: «Макс все может». И этим гордился. Те кто попадал к нему в клиенты, ему льстили, питая отвращение, как его нередко называли, к «жидовской морде», даже мыли руки с мылом после того, как он, уходя, протягивал свою костлявую руку с чувством вызывающего превосходства, а иногда и открытого пренебрежения к жалкому виду просителя. Но его клиенты вынуждены были не замечать этого, пропускать мимо ушей, подобострастно улыбаться, даже расшаркиваться перед ним.
Его визиты в кабинеты обычно кончались обменом записками. Ему давали в руки то, что он просил, зачем надо было ехать в Госснаб СССР в Москву, а он своими каракулями, как Распутин, писал записку на базу отпустить подателю, что он пожелает, добавляя «обслужить особо», если клиент того заслуживал.