— Значит, не наши, — вздохнул Лешка и принялся еще внимательнее всматриваться в темноту ночного леса.
Перестрелка продолжалась всего несколько минут. Наступила гробовая тишина, не нарушаемая ни шепотком, ни шорохом. Все напряженно прислушивались к звукам леса.
— Как думаешь, кто кого? — спросил Митрофанчик.
Я промолчал. Время тянулось медленно, как густой мед. Сколько я здесь уже лежу? Час? Казалось, уже давно должно было наступить утро, но в лесу царила все та же темнота. Хотелось вскочить и куда-то бежать, что-то делать. Я сдерживал себя изо всех сил. Наконец началось какое-то движение.
— Отбой! — прокричал кто-то.
— И что это было? — вставая и отряхиваясь, спросил я, ни к кому конкретно не обращаясь.
— Пойдем узнаем, — предложил Лешка.
Мы пошли обратно к центру лагеря. Там снова собралась толпа. Мы протолкались сквозь плотный строй партизан и увидели виновников ночного переполоха. Перед майором стояли девять человек, одетых в форму Красной армии. Десятый парашютист сидел на земле. Над ним как раз хлопотала Ксанка, заведовавшая в отряде санчастью. Судя по всему, у бойца была прострелена нога, и наша врач как раз заканчивала ее перебинтовывать. Чуть в стороне лежали девять пухлых вещмешков и что-то, показавшееся мне большой коробкой.
— Старший лейтенант Бредун, — представился один из парашютистов. — Товарищ майор, разрешите поговорить с вами наедине.
Была дана команда разойтись, которую партизаны исполнили с явным нежеланием. Они расходились, то и дело оглядываясь на ночных пришельцев, буквально свалившихся на голову отряда. Тут и там раздавались вопросы, основной сутью которых было недоумение по поводу чудесного превращения «немецкого десанта» в бойцов Красной армии. Кто-то выразил ту же надежду о наступлении, которую недавно высказал мне Лешка.
А через полчаса меня вызвали к командиру. Пройдя мимо бдительного часового, охранявшего разговор капитана с захваченными парашютистами от любопытствующих партизан, я подошел к майору. Тут же присутствовала вся группа парашютистов, за исключением раненого, и Митрофаныч, который, похоже, успел и здесь выбиться в советники командира.
— Боец Найденов по вашему приказанию прибыл, — отрапортовал я, остановившись перед майором.
— Вольно, — скомандовал тот. — Вот, товарищи, и Найденов. Наш командир группы подрывников. Товарищ старший лейтенант, введите его кратко в курс дела.
В общих чертах ситуация оказалась следующая. К нам на голову действительно свалились советские диверсанты. Где-то в штабных высях было принято решение перерезать одну из важнейших коммуникаций, по которым немцы гнали свои войска на фронт, перевозили технику, боеприпасы и прочую матчасть на восток, а обратно – на запад – вывозили к себе награбленное. Группе старшего лейтенанта Бредуна была поставлена задача взорвать железнодорожный мост у Александрии, а после – организовать партизанский отряд, с которым продолжать диверсионную деятельность на ровенском транспортном узле, а также собирать и передавать разведданные о движении противника. Здесь диверсионной группе сильно повезло – их выбросили практически над уже действующим партизанским отрядом. Так что половину задачи можно было считать выполненной. Повезло и нам. На наш отряд, отрезанный от всего остального мира и пока что слабо представляющий, что же делать дальше, в буквальном смысле с неба свалился радиопередатчик, да еще и переводчик с немецкого. Слава богу, радист группы, запутавшийся в ветвях дерева, не успел уничтожить ни свою машинку, ни шифры. А в набитых вещмешках группы оказалось больше двух сотен килограммов тола и всякие хитрые приспособления для подрывного дела. Теперь мы сможем развернуться в полную силу. Но улыбка, которой судьба одарила посланную командованием разведгруппу, оказалась с изрядной долей ехидцы – один из двоих подрывников, входивших в состав группы, был ранен партизанами, которые, по недоразумению, приняли ее за немецкий десант. Вот поэтому понадобился я – как самый опытный подрывник отряда. Эх, знали бы вы о том, насколько я опытен на самом деле…