— Я этого не хотел, — выдавил из себя Алекс, уставившись невидящим взором в белую голую стену.
— Да, я знаю…
— Мне нужно было продолжать путь, не сходить на берег, плыть дальше в Лиму.
— Может быть…
— Не было никакого смысла оставаться в Англии.
Это замечание Гвен не могла не оспорить.
— Ты любишь свою семью, своих близких. Не возражай! Возможно, твой брат действительно совершил ошибку и…
Гвен осеклась, поймав на себе странный взгляд Алекса. Он тяжело дышал, как ныряльщик после затяжного пребывания под водой.
— Мне надо кое-что объяснить тебе, Гвен.
Она кивнула.
Алекс придвинулся к ней так, словно хотел посвятить ее в какую-то тайну.
— Ты говоришь о любви, — начал он ровным спокойным голосом, — ты считаешь, это чувство может поддержать человека в трудной ситуации, спасти его.
«Да, — хотела сказать Гвен, — любовь удерживает человека на плаву. И учит ответственности». Но она промолчала, с замиранием сердца предчувствуя, какое направление примет сейчас их разговор.
— Наверное, в этом ты права, — продолжал Алекс с грустной улыбкой, — но пойми: порой любовь неотличима от трусости.
Гвен не разделяла его мнение.
— Нужно иметь смелость любить, — сказала она. — Я не считаю трусостью стремление быть крепко связанным с другим человеком.
— Хорошо, я приведу тебе пример. Расскажу кое-что о себе. В детстве я страдал тяжелой формой астмы.
— Да, я знаю.
Об этом ей рассказывали и Ричард, и сестры Алекса, которые боялись, что эта ужасная болезнь возобновится. Гвен не разделяла их опасений. Алекс всегда казался ей сильным здоровым мужчиной.
— Это страшное заболевание. Врагу не пожелаю такого, — продолжал Алекс. — Ты вдруг ни с того ни сего начинаешь задыхаться и не можешь совладать с приступом удушья. Причем он может настичь тебя в любой момент. Ты вроде бы прекрасно чувствуешь себя, и тут вдруг внезапно начинается приступ, и ты падаешь на пол с одной только мыслью: где твое лекарство? Иногда оно находится в кармане, под рукой, а иногда до него не дотянуться. Пропитанная солью бумага и спички могут лежать на столе и тебе до них не добраться. Ты не можешь встать и не можешь позвать на помощь. А это значит, что тебе не удастся сделать спасительную ингаляцию. Единственная надежда, что в комнату, в которой ты задыхаешься, кто-нибудь случайно войдет. — Алекс судорожно вздохнул. У Гвен сжалось сердце. — Я хорошо помню подобные минуты ожидания. Я чувствовал себя беспомощным младенцем. О спокойствии и самообладании не могло быть и речи. Я испытывал дикий страх, Гвен, и знал, что когда-нибудь мое ожидание окажется напрасным и в критический момент ко мне на помощь никто не придет.