Я следую за ним, поскольку привыкла, что Пол принимает разумные решения, а я слишком устала, чтобы о чем-то думать; потом бросаю взгляд на ржавые перила и спускаюсь, не держась за них. Мы идем вниз по узким лестничным проемам. У меня начинает кружиться голова, и я вынуждена остановиться. Пол скрывается из виду впереди меня. Кажется, спускаться еще далеко. Здесь пахнет не совсем приятно, вернее, совсем неприятно.
— Пол?
Он не отвечает, и я не слышу его шагов по металлическим ступеням.
— Пол?!
Я начинаю быстро спускаться за ним, и, словно в подтверждение моего страха, у меня волоски на затылке встают дыбом, я задыхаюсь и спотыкаюсь. Я оборачиваюсь, ожидая увидеть что-то ужасное, но позади никого нет.
«Лестница насчитывает сто ступенек», — читаю я наверху.
Я прошла около шестидесяти, почти половину. Мне хочется вернуться и добраться домой на поезде и автобусе, выйти на морозный воздух, но теплая машина всего в паре шагов, и я могу подремать, пока Пол довезет меня до нашего милого дома. Я хватаюсь за перила и, быстро перебирая ногами, как боксер, прыгающий на скакалке, бегу вниз по ступенькам. Конечно, можно упасть и серьезно удариться, но страх настолько засел в моей голове, что его сложно оттуда вытеснить. Тяжело дыша, я успешно преодолеваю последний лестничный пролет.
Пол стоит возле лифта. Он чем-то озабочен. Моя сумка висит у него на сгибе руки, и из нее торчит уголок голубой папки Мелоди. У меня не было времени убрать папку. Пол мог легко заглянуть в нее и понять, чья она.
— Ты ничего не хочешь мне сказать, Кейт?
Я пытаюсь восстановить дыхание.
— Потому что мне невыносимо думать, что у нас есть какие-то секреты друг от друга.
Он опускает руку, и моя сумка соскальзывает вниз. Картонный уголок торчит из нее, напоминая парус в бушующем море. У меня нет слов, и мы в тишине смотрим друг на друга. Его взгляд холоден.
— Тогда идем.
Я отворачиваюсь и сглатываю слюну, слишком быстро собравшуюся во рту. Тоннель с тусклым мигающим светом еще долго идет вниз, прежде чем снова подняться вверх, поэтому невозможно увидеть, где он заканчивается. Проекция обманчива, и простирающаяся впереди дорожка с каждым шагом кажется меньше и уже. Никогда не думала, что у меня клаустрофобия, от которой сейчас сводит живот. Мы одни. Я полжизни прожила в Лондоне. Моя мама не может понять этого, она называет этот город «ужасное грязное место», но я люблю его. Звучит парадоксально, но для меня это самое уединенное место на свете: куда ни пойдешь, везде полно народу, и мне спокойно и безопасно среди незнакомых людей. Здесь мне никогда не было страшно — это огромное преимущество такого большого города, потому что я никогда не оставалась одна. Но здесь, внизу, в этой гробнице, только я и Пол. Никто не услышит ни единого крика. Никто в здравом уме (как сказала бы моя мама) не будет ходить здесь в половине десятого вечера. Никто психически вменяемый. Пол замедляет шаг, и мы идем рядом.