Я все еще не могу произнести то слово, которое он сам сказал.
Пол прижимается к спинке сиденья.
— О чем ты?
— Той ночью ты говорил ужасные вещи…
— Я был не в себе…
— Даже если и так, я переживаю за тебя.
— Ты мне не веришь.
Он внимательно смотрит на меня, но выражение его лица прочесть невозможно.
— Собака… Не знаю, это звучит как-то странно. Ох, Пол, пожалуйста, скажи мне правду…
— Подожди-ка… — растерянно шепчет он. — Ты считаешь, что я убил кого-то?
— Пол, пожалуйста, я могу помочь тебе…
— Ты рехнулась!
— Ты все повторял «ее», «я убил ее».
Я всего в нескольких сантиметрах от его лица, мой голос низкий и настойчивый.
— Ты считаешь, я мог бы это сделать? Ты и вправду так думаешь?
— Ш-ш…
Мы оба смотрим на затылок водителя.
— У тебя были руки в крови…
— Ты явно рехнулась! — шипит он, почти прижимаясь ртом к моему уху.
Я начинаю плакать, высвобождая часами сдерживаемый гнев и стресс.
— Господи, Пол, пожалуйста, разреши мне помочь тебе! Я твоя жена, ты можешь рассказать мне все.
Я наклоняюсь к нему, пытаясь разглядеть хоть какой-то знак или намек в его лице. Он отталкивает меня и отворачивается к окну.
— Ничего не случилось, Кейт. — Его голос ровный и холодный. В нем чувствуется какая-то угроза, чего я никогда раньше не замечала. — Брось. Мне надоело.
Когда такси останавливается возле нашего дома, я вытираю слезы, и мы напряженно идем порознь по дорожке.
На следующее утро, запечатлев на моей щеке сухой поцелуй, Пол уходит на работу, а я провожу день со своими жуткими, навязчивыми мыслями. Я иду в школу, чтобы забрать Аву, оставляю Джоша на музыке. По пути грустно улыбаюсь приблизительно пятидесяти мамочкам и одному отцу, радуясь, что никто не пытается заговорить со мной: из меня сегодня не вытащить ни единого слова.
— Давай быстрей, Кейт. Ава сегодня может взять маракасы, а Феба бубен.
Сара похлопывает меня по спине, чтобы поторопить, и мы ведем наших дочерей через детскую площадку. Сегодня после уроков у малышей и первоклассников занятие по музыке, во время которого мамочки могут всласть поболтать и пожаловаться на судьбу, выпить чего-нибудь и скоротать часок. Сара работает неполный рабочий день научным сотрудником в парламенте, меняя один круг детей на другой, как она всегда говорит.
Мне совсем не хочется идти, но здесь сложно сказать «нет». Меня уносит этот водоворот, если вы понимаете, что я имею в виду. Я натягиваю улыбку, и мы все ведем своих детей по улице. У меня начинает стучать в висках и болеть голова. Через десять минут я сижу на полу в гостиной, скрестив ноги, а двенадцать детей хлопают и стучат выбранными громкими инструментами, даже не пытаясь подстроиться под энергичного испанского гитариста. С одной стороны от меня сидит Сара, с другой — Кессиди, которая не корысти ради великодушно предоставила свой дом для этого еженедельного хаоса. Я медленно перемещаюсь вперед по ковру, в то время как собака Бекки — низкая сосиска с очень длинным языком — пытается облизать меня. Бекка не замечает этого, а может, просто ничего не может с этим поделать. Она слишком устала от маленького ребенка и чаще всего не способна ни на что, кроме стона. Она вытянулась на диване и пытается вытащить из-под него извивающегося двухлетнего малыша. Бекка на самом деле Ребекка, но она отбросила первые две буквы. Может быть, она слишком устала, чтобы подобрать их. Я угрюмо выдавливаю из себя одно слово за другим, пока наконец занятие не заканчивается.