Пока Форсет пытался нежно обнять и сладко облобызать пустой трон, я спокойно встала с места, где сидела. Правда, встала — это громко сказано. Скорее, меня бережно подняли парфенушки. Тихо прошептав добровольным помощникам: «Спасибо!», я летящей, качающейся и колыхающейся походкой приблизилась к богу с тыла и, шлепнув по плечу ладонью в мягкой перчатке, проорала:
— Алее капут! Хенде хох!
Форсет подпрыгнул от неожиданности, сделал замысловатый пируэт и оказался лицом к моему «телевизору».
— Шнеле-шнеле! — удовлетворительно крякнула я. — Их бин ферштейн?
— Ты-ы к-кто?
Толстяк упорно вглядывался в знакомые черты, но опознать меня в этом фотороботе не мог. Впрочем, я и сама себя не узнавала. Но мне простительно — в конце концов, я женщина, существо нестабильное и переменчивое… Ага, а еще зыбкое, нетвердо стоящее на ногах и крайне неустойчивое! Но не морально — физически. Морально я крепче любой скалы! Правда, скала об этом не знает!
— Я — телепузик с ракетным двигателем пониже талии! Ужас здешних мест! Гроза Парфенона! Призрачный мститель!
Глаза божественного «Краника» стали квадратными. Редкие волосики поднялись шаром вокруг лысины, превращая просто дедушку в дедушку — божьего одуванчика.
— Да-да! — поддержали меня мохнатики. — Великая! Красивая! Ужасная!
Последнее могли бы и не говорить! Но… что сказано, то сказано!
Я погладила ближайшую, яростно подскакивающую парфенушку по голове и снова вернулась к Форсету:
— Проникся, несчастный?
— Почему несчастный? — вкрадчиво поинтересовался бог справедливости и защиты. И вдруг у него открылись глаза: — Илона?!!
— А ты кого ждал, болезный? — в свою очередь поинтересовалась я, надевая кадуцей на шею во избежание потери ценного имущества и в знак своего высокого положения.
— Рицесиуса, — растерянно ответил Форсет и попер танком: — Ты как здесь оказалась? Где главный бог? И почему у тебя символ верховной власти?
— Я за него! — спокойно подложила богу противотанковую гранату. — Так что «стоять — бояться, упасть — отжаться!».
На пару-тройку минут Форсета закоротило от свалившейся на него информации. Причем оригинально так закоротило… У него закрывались глаза, открывался рот. Закрывался рот — открывались глаза. В конце концов я заподозрила неумелую подтяжку лица. Когда у жертвы косметической хирургии остается очень мало кожи, и, чтобы что-то открыть, ему требуется что-то другое срочно захлопнуть.
— П-почему? — все же выдавил из себя поборник омоложения. — Почему ты?..
— Не знаю, — честно призналась и любовно погладила толстую цепь кадуцея. — Сильно не повезло, наверно…