Лив стоял, обреченно опустив голову. Сквозь распахнувшуюся на груди рубаху просматривался нательный крест. Вот про него и захотелось, вдруг, сказать служителю Господа.
— Что вы носите, дикари, вместо святого знака? — спросил он, постепенно возвращая своему голосу прежнюю уверенность и насыщенность.
Лив, преодолевая сопротивление держащей его за шиворот руки, поднял голову и посмотрел в холеное лицо. "Эх, видела бы тебя сейчас твоя попадья, вот бы порадовалась", — подумал он. — "Впрочем — вряд ли. Она такая неземная, никогда в глаза не смотрит, ей должно быть на все глубоко плевать. Лишь бы шуба была соболья, да сапожки из красной кожи. Вот на меня бы мои посмотрели — заплакали б".
Поп еще чего-то разглагольствовал о дикости и бестолковости ливов, об идолопоклонстве и богохульстве, как иконописец проговорил.
— Наш крест — истинный, — сказал он. — Никто не отнимет у нас права носить его. Знаешь ли ты, поп, что он символизирует жизнь! Взгляни на небо. Звезды — это тоже жизнь. И пояс Вяйнемёйнена (пояс Ориона, примечание автора) — жизнь. И знак Тельца — жизнь. Мы носим символ Жизни! Что ты можешь предложить взамен? Самая позорная казнь — это распятие на кресте, основание которого покрывают кучи человеческого дерьма, вывалившегося из несчастных. Пусть распятие будет трижды золотым, но зачем носить символ человеческого страдания? Да еще стоящее на нечистотах? Ответь мне, поп!
Священник побагровел. Скрюченными пальцами он попытался ухватиться за нательный крест лива и сорвать его. Кожаный шнурок, на коем висел крест, выглядел достаточно прочным, поэтому разорвать его можно было только путем отрывания головы лива, или разрезания холодным оружием, например, пилкой для ногтей. Сил у молодого попа было в избытке, но отрыванию голов он обучен не был, да и заветная пилка где-то задевалась. Поэтому единственный способ избавить иконописца от "символа Жизни" был — сорвать через голову.
Да там мешалась рука "массажиста", кою тот поспешно, дабы не препятствовать, отдернул. Зажав половину иконы под мышкой самым естественным образом, поп потянул за крест. Лив, не сдерживаемый боле за шиворот, мотнул головой. Можно было подумать, что он таким образом помогает священнику. Но с этим решительно не согласился бы второй стражник, держащий мертвой хваткой правую руку лива. Оно и понятно: когда твердый, как дубовая доска, лоб иконописца дернулся и вошел в соприкосновение с носом стражника, то на добровольное содействие это уже походило мало. Нос служителя законов взорвался кровью, как перезрелая вишня при броске о каменную стену. Он хрюкнул и повалился наземь, прижимая руки к сломанному органу чувств. Наверно, унюхал что-то не то.