Потом он еще рассказывал, словно в то далекое время с Бусым. И так же, как тогда, его никто не перебивал.
Илейко сокрушался тому, что теперь, излечившись, придется ему избегать знакомых и соседей. Не по тому, что чем-то виноват перед ними, или, наоборот, они виноваты, а из-за опасности, что расскажут про него не тому человеку. Тот донесет до какого-нибудь стражника, или купца. И, в итоге, всплывет его подпись в грамоте, судя по которой — он казак до скончания века. Или пока не выкупится.
Разбираться никто не будет, не барское это дело. Любой человек, ставший государевым, никогда не будет думать ни о ком, кроме себя. Чем выше он взлетает, тем больше таких дум, которые уже мнятся государственными. Вся задача — это удержаться на добытом месте, обмануть, перехитрить конкурентов. Илейке представлялась картина, как самый главный правитель балансирует на бочке, лежащей на боку. Чтобы не упасть, ему помогают маленькие людишки, упирающие свои ручонки в покатые бочечные обводы. Кто сильнее толкает, кто слабее. Но равновесие от этого меняется. И приходится тому, что наверху, искать новую позу, чтоб не свалиться вниз. Он сучит ногами, бочка ходит туда-сюда и давит мелких людишек. Плевать на количество лепешек под бочкой, главное, чтобы не упасть самому.
Его мысли и рассуждения, вдруг, прервались, когда издалека к нему обратился внезапно появившийся со стороны деревни запыхавшийся парнишка.
— Дядя Илейко, — прокричал он. — Тебе уходить надо!
Илейко поманил его к себе, тот, еще больше запыхавшись от перепрыгивания могил, даже обессиленно сел на землю, когда оказался рядом.
— Там несколько человек старосту теребят, наказать тебя просят, — с трудом проговорил он.
— Это за что? — удивился Илейко.
— Говорят, человека ты убил, — сказал парнишка. — Меня отец послал, чтобы ты не возвращался в деревню, а шел к ламбушке (lampi — лесное озерцо, примечание автора) за большим озером. Ну, я покажу.
Илейко никогда не был склонен доверять досужим разговорам. Но глупость также не входила в число его недостатков. Поклонившись на прощанье могилам деда и бабушки, он, протянув руку, помог мальчугану подняться на ноги и кивнул: показывай дорогу.
Их путь лежал в ту же сторону, где скрылся буйнопомешанный. Оставалось только надеяться, что тот не приходится папашей такому славному парнишке. Вот была бы незадача!
Обогнув озеро, которое считалось большим, они по едва угадываемым тропинкам дошли до крошечной, если сравнивать с Ладогой, ламбушки. Здесь все сомнения в отцовстве мальчишки пропали. Одержимым поблизости и не пахло, зато выбор кандидатов на роль отца сузился до двух. Один был лошадью, к тому же смутно знакомой Илейке, а другой — его двоюродным братом. Как бы радостно не скалило крупные желтовато-серые зубы животное и не потряхивало своей гривой, но степень родства с человеком у нее была минимальна.