Назимов поблагодарил его.
— Как тебя зовут? — спросил поляк.
— Борис.
Поляк назвал себя:
— Владислав.
Справа от Назимова сидел другой сосед — здоровый, рябоватый парень.
— Давай и со мной знакомиться, — он протянул широченную ладонь.
— Ты из какого блока? — поинтересовался Баки.
— Из тридцатого.
— Много там русских?
— У нас только русские.
Они помолчали. В мастерской слышалось размеренное, негромкое постукивание молотков. Мастера изредка смотрели за окна. На улице сыпал мокрый снег.
— Да, гиблая здесь зима, — возобновил разговор рябой сосед. — То снег, то дождь. Ни одежда, ни обувь никогда не просыхают.
— Ты уже прозимовал здесь?
— Да. Не знаю, протяну ли вторую зиму. — Только черт ни на что не надеется. Парень усмехнулся. Улыбка его скорее походила на болезненную гримасу.
— Такие же слова говорил твой предшественник, сидевший вот на этом чурбане. Но он… повесился.
— Значит, дурак был.
— Не скажи. Он был профессор.
— Значит, вдвойне дурак. Стыдно ученому человеку впадать в такое отчаяние и насильно лишать себя жизни. Надо было подавать пример мужества другим, менее образованным.
Назимов с ожесточением застучал молотком, словно хотел вложить в свои удары всю волю к жизни.
Парень, поглядывал на него, понимающе улыбнулся:
— Ты не очень-то… Поляк правильно говорит: работа не убежит. Помаленьку. Понятно? Вернее будет. И молоток не таким тяжелым покажется. А то, проклятый, к вечеру пудовым делается.
И действительно, молоток, вначале казавшийся Назимову очень легким, к концу дня отяжелел. У Назимова онемела рука. От усталости в глазах стало темнеть. Однажды он даже выронил молоток.
Поляк поднял инструмент и сказал что-то ободряющее. Назимов понял только два слова;
— …помаленьку, брат.
Прошло уже немало дней с тех пор, как Назимов начал работать сапожником. Время что вода, течет и течет. Ты хоть надорвись, все равно не остановишь время, оно знает свои законы.
После того как двух русских, двух ненавистных гитлеровцам флюгпунктов — Назимов и Задонова, в обход лагерных порядков, кто-то сумел устроить на облегченную работу, а по существу спасти от смерти, — для Баки уже не оставалось сомнений, что подпольная организация существует, что она достаточно сильна и работоспособна. Хотелось поскорее и самому включиться в ее ряды, стать активным борцом. Но время уходило, а с Назимовым никто не заговаривал о «деле», не поручал никаких заданий. Действовать на свой страх и риск было бы глупо, да и не знал Баки, к чему приложить свои силы. Ведь можно «наломать дров», навредить не только себе, но и подпольной организации. С другой стороны, не в его характере было сидеть сложа руки, ждать у моря погоды. Осторожно, не спеша он начал знакомиться с людьми. Всюду — и среди сапожников своей мастерской, и среди обитателей сорок второго блока, да и в других бараках — он встречал людей смелых, убежденных, в меру осторожных. Из их отрывочных и туманных намеков можно было заключить, что эти люди не покорились лагерному деспотизму, не испугались жестокостей, что они живут надеждой на лучшее будущее и готовы к борьбе.