— Мне нечем дышать!
Удавка, чуть расслабилась.
— Теперь слушай: сейчас я тебя опущу. Это безопасно, если ты…
Но она услышала только «я тебя опущу». И вновь ее руки превратились в удавку. Его правая ладонь поддерживала ее спину. Он согнул пальцы клешней и оцарапал ее. Она взбрыкнула ногами с хриплым мяуканьем, и он чуть не потерял равновесие. Она это почувствовала и перестала сопротивляться. Больше из-за страха, чем из-за боли.
— Нет! — Ее дыхание ударило ему в щеку, как самум.
— Оно до тебя не доберется, если ты будешь стоять на досках.
— Нет, не опускай меня, оно до меня доберется, я знаю что доберется, я знаю…
Он снова расцарапал ей спину. Она завизжала от ярости, боли и страха.
— Ты встанешь сама, или я тебя уроню, Лаверн!
Он опустил ее медленно, осторожно. Они дышали коротко, с каким-то пронзительным присвистом: гобой и флейта. Ее ступни коснулись досок. Она вздернула ноги, будто доски были раскалены добела.
— Вставай! — прошипел он. -Яне Дийк, я не могу продержать тебя на руках всю ночь.
— Дийк… — Мертв.
Ее ступни коснулись досок. Мало-помалу он отпустил ее. Они стояли друг против друга, точно партнеры в танце. Он видел, что она ждет, что оно вот-вот ее коснется. Рот у нее был открыт, точно у аквариумной рыбки.
— Рэнди, — прошептала она. — Где оно?
— Под плотом.
Посмотри вниз. Она посмотрела. Посмотрел и он. Они увидели, что чернота заполнила щели, заполнила их почти поперек всего плота. Рэнди ощутил его жадное нетерпение и подумал, что Лаверн чувствует то же.
— Рэнди, прошу тебя…
— Ш-ш-ш.
Они продолжали стоять лицом друг к другу. Рэнди, кинувшись к воде, забыл снять часы и теперь засек пятнадцать минут. В четверть девятого чернота вновь выплыла из-под плота. Она отплыла футов на пятнадцать и вновь заколыхалась там.
— Я сяду.
— Нет!
— Я устал, — сказал он. — Я сяду, а ты следи за ним. Только не забывай иногда отводить глаза. Потом я встану, а ты сядешь. Так вот и будем. Возьми. — Он отдал ей часы. — Будем сменяться каждые пятнадцать минут.
— Оно съело Дийка, — прошептала она.
— Да.
— Но что оно такое?
— Не знаю.
— Мне холодно.
— Мне тоже.
— Так обними меня.
— Я уже наобнимался.
Она затихла.
Сидеть было небесным блаженством; не следить за ним — райским наслаждением. Вместо этого он смотрел на Лаверн, удостоверяясь, что она часто отводит взгляд от черноты на воде. — Что нам делать, Рэнди? Он подумал. — Ждать.
Пятнадцать минут истекли, он встал и позволил ей сначала посидеть, а потом полежать полчаса. Потом поднял ее, и она простояла пятнадцать минут. Так они сменяли друг друга. Без четверти десять взошел холодный лунный серп и по воде зазмеилась серебряная дорожка. В половине одиннадцатого раздался пронзительный тоскливый крик, эхом проносясь над водой, и Лаверн испустила вопль.