— Почему ты так решил? — удивился шут.
— А как? Драться ты не умеешь, трансформироваться без посторонней помощи не можешь, оружия у тебя нет, да и трус ты порядочный, извини, конечно, но это правда. И что ты будешь делать, если на вас вдруг нападут на улице? Отшучиваться?
— Ага, — усмехнулся Жак. — Есть у меня в запасе пара фокусов, только я тебе рассказывать не буду, а то вдруг ты когда-нибудь и сам решишь на меня напасть.
— Это шутка? — нахмурился мистралиец.
— Конечно. Я просто вообще об этом не распространяюсь. Я еще чуть-чуть алхимик и немного магией балуюсь, так что в случае чего не пропаду.
— Даже так? — удивился Диего, присаживаясь к столу. — Ты еще и колдовать умеешь? И насколько хорошо?
— Да не особенно, — неохотно признался Жак. — И тоже только с посторонней помощью, так что маг из меня получается не ахти какой.
— А вор из тебя был какой?
Застигнутый врасплох шут вздрогнул и уронил пепел с сигареты в чашку.
— Вор?
— Ты ведь раньше был вором, я правильно догадался? И почему бросил? А ведь должен быть неплохим вором, с такой-то Тенью. На чем специализировался?
— На информации, — уклончиво ответил Жак. — Но вор из меня как раз был никудышный, потому что я, как ты верно заметил, порядочный трус. Влип я однажды, натерпелся страху, и бросил после этого.
— И с тех пор ты так боишься мистралийцев?
— Какой же ты любопытный! Раз уж тебе так хочется знать о моем воровском прошлом, ответь мне на один вопрос, и тогда я тебе тоже отвечу. Кем ты был прежде, чем стать воином?
— Кем бы я ни был, я им больше не буду, — помрачнел Диего. — И не спрашивай. А то я сразу очень хорошо вспоминаю, что такое отчаяние.
Жак невесело усмехнулся и принялся вылавливать пепел из чашки.
— Неудивительно, что Элмар нашел в тебе такого внимательного слушателя.
— А тебе он тоже об этом рассказывал?
— Мне? Зачем? Все, что творилось с Элмаром, я наблюдал своими глазами. Его отчаяние и его безумие. У него ведь на этой почве блюдце полетело по-серьезному, не знаю, сознает ли он это сам, но со стороны было очень заметно. Он зациклился на одной мысли, и она у него дошла до мании. До самой настоящей мании, видимой невооруженным глазом. И я более чем уверен, то слово, что Элмар дал королю, он фиг бы сдержал. — Жак раздавил в пепельнице окурок и добавил: — И, между прочим, если б король когда-либо допился до того, чтобы рассказывать, что такое отчаяние, он мог бы рассказать не менее трагичную и душераздирающую историю. О том, как у тебя на глазах сходит с ума твой лучший друг и самый близкий человек, а ты ничего не можешь с этим поделать и не в силах ему ничем помочь. Бедный король за те три луны чуть сам умом не тронулся, просто никто этого не знает, кроме меня… и, может быть, мэтра Истрана, он всегда все знает, даже если ему не говорят. Кстати, готов поспорить, что Элмар никогда не задумывался о том, что пережил за это время его несчастный кузен.