Пять часов.
Беги. Беги. Беги.
По-прежнему — никаких признаков преследования.
Ее уже шатало. В голове сделалось пусто-пусто. Ни мыслей. Ни ощущений. Ничего. Дикарей поблизости нет. Дикари про нее забыли. Дикари вернулись в свой мир, сотканный из насилия и жестокости…
Вдруг впереди мелькнула лента медного цвета. Мозг отказывался воспринимать новую информацию. Наверное, грязь, проникнув через кровь, вызвала паралич нейронов…
Да нет же!
Это река! В конце тропы…
— Что это, кровь?
Гаучо стоял в лодке, наполовину скрытый тростником. Ей хотелось броситься ему на шею, обнимать его, целовать, пасть перед ним ниц.
— Грязь, — просто ответила она. — Упала.
— А где ваш друг?
— Там остался.
— Остался?
— Я вам потом объясню.
Гаучо протянул ей руку. Она влезла в лодку. Ей почудилось, что кусок берега стронулся с места. Но это не был кусок берега. Это была она сама. Она возвращалась в человеческое состояние.
Она без сил рухнула на дно лодки. Лежа на спине, стала смотреть в небо. По нему проплывали облачка, похожие на комья розовой ваты. Перенесенные со старинных полотен. Она закрыла глаза. Внутри ее открылась бесконечность. Это было чистое наслаждение. Она смаковала каждое биение собственного сердца. Каждый толчок крови в венах. Все это означало жизнь…
Гаучо решил, что она заснула. И принялся вполголоса напевать, баюкая ее сон.
Она лежала с сомкнутыми веками и вспоминала свои одинокие вечера в Париже. Свой белый рис. Свой зеленый чай. «Анатомию» Грея. Таблетки лексомила, которые она запивала белым вином…
Просто жизнь.
В конце концов, это не так уж и плохо.