Но не просыпается.
Он проверил датчик времени. Шла девяносто четвертая минута записи, и ничего не менялось. На сто второй минуте в поле обзора камеры появились врачебные записи и снимки. Ветер. В комнате кто-то был. Кубела остановил быстрый просмотр и отмотал несколько секунд. Ничего не видно, но слышны удары по окну — звон стекла, — затем грохот выломанных, сорванных, пропихнутых внутрь досок.
Все творилось вне поля зрения. Он рефлекторно подвинул камеру, словно этим движением мог изменить ракурс съемки.
В этот миг на экране возникла рука в перчатке.
И снова ничего.
Чернота.
Незваный гость остановил съемку на сто пятой минуте. Кубела снова нажал на быструю перемотку — вдруг таинственная рука вновь включит запись? Но нет. Он поднял глаза и едва ли не удивился, не обнаружив самого себя там, где спал.
Кто входил в комнату?
Кому было известно это убежище?
Он выключил прожектор и включил верхний свет, не такой яркий. Закрыл окно. Руки и ноги плохо слушались его. Все тело ломило. Это и пугало его, и успокаивало. Раз здесь побывал кто-то другой, сам он, быть может, и не убийца. Вероятно, существует еще какое-то объяснение…
Погрузившись в размышления, Кубела не сразу осознал, что в комнате раздается звонок. Свой мобильный он отключил, и мелодия была ему незнакома.
Он оставил камеру и принялся за поиски телефона, топча разбросанные врачебные отчеты, фотографии, ламинированные снимки, валявшиеся в отсыревших опилках.
Наконец он заметил мобильный на полу, рядом с ковриком.
— Алло?
— Слушай меня внимательно.
— Кто вы?
— Говорю тебе, слушай меня. Посмотри в окно.
Кубела перегнулся через разломанную раму. Сильный ночной ветер обрызгал его дождевой водой. Что-то тут не так. Слишком тепло. Совсем не то, что днем.
— У тебя за калиткой припаркована «ауди».
Кубела различил черный кузов. Машина поблескивала под дождем. Он решил не задумываться над происходящим. Вдруг все это ему снится?
— Ключи в зажигании. Трогайся и приезжай ко мне.
— Куда?
— В Ла-Рошель.
Кубела не мог выдавить из себя ни слова. У него стиснуло горло. В голове, как в калейдоскопе, замелькали светящиеся картинки. Какие-то формы, узоры из цветного стекла, но ни одной связной мысли.
Наконец ему удалось выговорить:
— Зачем мне это делать?
— Ради нее.
И тут он услышал стоны. Приглушенные крики. Кляп во рту. Кровь у него на рубашке.
— Кто это?
— Я называю ее Эвридикой. Но ты ее знаешь под именем Анаис. Анаис Шатле.
У него в мозгу бешено завизжали тормоза. Шум вертолета, грохот штурмовых винтовок, скрежетание смерти.
— Ты блефуешь, — сказал он, переходя на «ты». — Анаис в тюрьме.