Действительно ли она любит этого странного артиста? А если любит, то потому что он Великий Рудольфо или из-за его мужского обаяния? Может, она любит его, потому что он дал ей почувствовать, что любит ее, что она многое для него значит, даже сверх того, что ему позволено?
И хотя жизнь в монастыре лишила ее возможности сравнивать, Магдалена была уверена, что он не такой, как другие мужчины. Стоило ей представить себе, что она окажется в постели с зазывалой Константином, лекарем Мегистосом или жонглером Бенжамино, уж не говоря о великане Леон-гарде Куенрате, ее охватывало омерзение. Все их разговоры о любви и о женщинах сводились к паре десятков непристойных, уничижительных выражений, к тому же таких грязных, хуже уличной клоаки. В них не было ничего, кроме бахвальства своей непревзойденной мужской силой и количеством женщин, которых они «уложили в постель», — именно так они обычно говорили.
Ничто не способствует такому глубокому погружению в собственные мысли, как корабль, бороздящий водную гладь. Поэтому Магдалена, перегнувшаяся за борт носовой части корабля, вздрогнула от испуга, услышав вдруг голос Форхенборна.
— Я не хотел обидеть тебя, — произнес он. — Просто в плохие времена, когда так худо с деньгами, по-другому смотришь на вещи.
— Я не понимаю, о чем ты говоришь. — Магдалена пожала плечами, хотя догадывалась, куда он клонит.
— Ну, когда я тебя упрекал, что ты купила новые платья! Я не имел права укорять тебя. — С этими словами он протянул Магдалене руку.
Вот уж от кого она никогда не ожидала извинений, так это от зазывалы. Ведь они с первого дня знакомства невзлюбили друг друга и вели себя, как кошка с собакой. Кстати, Магдалена вовсе не была уверена, что такая резкая перемена в чувствах Константина не была притворной. Тем не менее она пожала его руку и с вымученной улыбкой сказала:
— Все, забыли!
Какое-то время они стояли молча, устремив взгляд на проплывающий мимо берег, как вдруг зазывала невзначай заметил:
— С тех пор как ты у нас появилась, Рудольфо стал другим человеком.
— Как прикажешь это понимать?
— Ну, в общем, — смущенно заговорил Константин, — Рудольфо не самый простой человек, он большой оригинал, упрямый, иногда безжалостный и не очень-то обходительный.
— Гения нельзя мерить обычными мерками.
— В любом случае твоя заслуга состоит в том, что он научился улыбаться. Раньше можно было подумать, что наш канатоходец живет в другом мире, в мире, где запрещено смеяться. А ведь циркачи для того и созданы, чтобы смешить людей.
— Может, оно и так, — возразила Магдалена, — но канатоходец не обычный шут. Его искусство скорее вызывает восхищение, чем смех. Не знаю, как