Тут раздался телефонный звонок.
Я подскочила, медленно-медленно отложила пушку, и музыка тут же смолкла. Несколько секунд, несколько минут, а может, часов я стояла огорошенная, а звонок звучал настойчиво, пронзительно, посреди пустоты. Я не снимала трубку. Звонок обрывался, потом заливался снова. Дождь кончился. Я зажгла сигарету. Думать не хотелось. Я сняла трубку:
— Алло.
— Алло, Манон?
Голос ничего мне не говорил, мужчина, нестарый, восточноевропейский акцент.
— Да, — сказала я.
— Это по поводу проб… Вы сейчас должны приехать на пробы. Внизу вас ждет машина, вас отвезут.
— Какие пробы? Вы о чем? Вы кто?
— Ваше фото сохранилось. Вы сейчас должны приехать на пробы. Внизу вас ждет машина, вас отвезут…
— Я не посылала никаких фото.
— Вы считаете, что в вашем положении еще можно спорить? У вас есть хоть малейшее представление о том, что значит выражение «больше нечего терять»?
— У меня умер отец, — ответила я, чтобы он отвязался.
— Это неправда, все неправда! — воскликнул он почти возмущенно и повесил трубку.
У подъезда действительно ждала машина, черный «мерседес», не внушающий доверия. Но я доверилась, потому что, с одной стороны, как утверждал Голос, мне больше нечего было терять, а с другой — я взяла с собой пушку. Тачка ехала по направлению к VIII округу, а я и так и сяк вертела в голове слово «КОНЕЦ» с этой чертовой таблички, и так и сяк вспоминала заявление Голоса: «Это неправда, все неправда!» У меня не было больше ни достоинства, ни надежды, не было даже квартиры. Какая-то странная машина везла меня неизвестно куда, было восемь вечера, пробки рассосались. Я только что избежала радиоуправляемого самоубийства. Да и вообще я ничему не удивлялась с того рокового утра в «Рице», когда вышла из двухлетней комы, когда поняла, что так или иначе мой мозг серьезно не в порядке. Я спросила себя, какого черта делаю тут, в этой взятой напрокат тачке, разве что снова испытываю радость оттого, что меня везут, меня, которая больше ничего не ждет и не хочет ничего ждать. А потом поняла, что просто ищу здесь ответы на свои вопросы, но тут машина затормозила перед большим подъездом с черной кованой дверью, посередине бульвара Осман.
Тип, сидевший за рулем, вышел одновременно со мной. Облокотившись на дверцу, он закурил.
— Вход во дворе, — бросил он, разглядывая меня.
Дверь была открыта, я вошла.
— Эй, — сказал он вслед, — я тут, я вас жду.
— Спасибо, — ответила я.
— Отвезу, куда захотите.
Я прошла двор. Он был мощеный, фонари еле горели, всюду стоял запах сырого дерева, а наверху кто-то играл на рояле отрывок из «Берлина» Лу Рида и фальшиво пел.