в полном составе, Леонардо, когда он бывает в Париже, и вообще, никто еще не уезжал из Парижа или Лондона, чтобы у него на спине не потоптался Горка Лопес, вовсе не брат Дженнифер Лопес, но в экспериментальном массаже величина не меньшая, чем та в скверном
Rʼnʼbʼ, и я не желаю — не желаю! — чтобы все, или почти все эти люди, с которыми я учтиво, но отстраненно раскланиваюсь, когда они дружески и даже с интересом здороваются со мной, к примеру, в холле «Ле-Пренс-Морис», или «Гштаад-паласа», или попросту «Рица», или в любом
Four Seasons, или на Мэдисон-авеню, или в «Даунтаун Чиприани», в
РМ, «Лотусе», «Кав дю руа», или с лодки приветствуют «Риву» — они на лодке, я на «Риве», — и наоборот, где-нибудь в море в Сен-Тропе или Порто-Черво, или на трибунах Гран-При, или каком-нибудь паскудном благотворительном балу, инкогнито в клубе свингеров или в московском баре с проститутками, верхом на верблюде где-нибудь в пустыне, на похоронах великого кутюрье, или убитого гангстера, или кинозвезды, или где-ни-будь в туалете, на вертолетной площадке, в казино, в пробке, в лифте, на аукционе, в секс-шопе, в «Армани Каза» или просто у Армани, и даже на самой обычной улице, где столкнуться можно только по великой случайности, так вот, я не желаю — не желаю! — чтобы все эти люди
знали. Поэтому я страшно обрадовался, что не знаю ни слова по-испански (кроме, конечно, «agua sin gas, рог favor»,
[7] впрочем, это единственная фраза, которую я могу произнести на всех существующих языках, даже на новогреческом, шведском и корейском, иначе давно бы уже умер от жажды), ведь сейчас я впервые смогу с кем-то поговорить. Третья мысль, посетившая меня — третья по степени важности, — была та, что я сейчас выйду на улицу и набью морду первому встречному, без всякого повода, незаслуженно, словно я сама жизнь, сама судьба, паскудница судьба. Меня отвлек тревожный звонок с ресепшна, сообщали, что пришел Горка, и я стал орать и топать ногами, потому что десять раз им говорил, чтобы его пропускали наверх без этих оскорбительных формальностей; однажды он наконец обидится и больше не придет, и я буду вынужден обходиться гостиничным массажистом, терпеть этого не могу; гостиничная еда, гостиничная почта, гостиничный шофер, гостиничный массажист — от всего этого возникает малоприятное чувство, будто сидишь в двухэтажном автобусе, набитом японцами, едешь с группой на экскурсию и, чтобы выйти пописать, должен поднять руку и спросить разрешения у экскурсовода. Дверь распахивается от удара ноги Горки, одетого точь-в-точь как Чарльз Бронсон в «Однажды на Диком Западе», даже шляпа такая же.