ДЕРЕК. Мы уехали в Нью-Йорк, на сей раз не опустошать «Бергдорф» или галереи Виллиджа, и даже не откапывать редчайшие виниловые диски в недрах Алфабет-Сити или пиратские DVD старых, гениальных, никогда не демонстрировавшихся серий «Джеймса Бонда», и не ишачить — я больше не ишачил, я вообще ни черта не делал, я научился прекрасно делегировать полномочия, и дела отлично шли без моего участия, — и даже не ради закрытого показа «Людей Икс 2» или того, чтобы просто пожить в цивилизованном городе, где повсюду кондиционеры, в ресторанах обслуживают за пятнадцать минут, молодежь ходит в школу и все кому не лень держат портье. Мы уехали в Нью-Йорк, потому что подозрения Манон усиливались, а моя собственная паранойя дошла до точки, мне все время казалось, что меня преследуют, за мной следят, мной манипулируют, у меня ехала крыша, у Манон ехала крыша, и мы враз сорвались в Нью-Йорк, словно спасались от погони.
В самолете Манон, пресыщенная звезда международной величины, не удостоила своим вниманием шампанское, листала «Гала» и плакалась, что уже смотрела «Особое мнение» и ей вовсе не улыбается смотреть его еще раз, в придачу без субтитров, поспать у нее не получалось, читать тоже не хотелось. «Читать, — заявила она безапелляционным тоном, — еще скучнее, чем просто скучать».
— Гм, — произнес я, углубляясь в «Критику чистого разума», — ты не права, читать интересно и полезно для духовного развития.
— Твоя книжка, она про что? — спросила она.
— Гм, — ответил я, — прими мелатонинчику.
— Мелатонин — это токсичное вещество.
— Не токсичнее, чем твои таблетки с амфетаминами для снижения аппетита.
— Мелатонин на меня больше не действует.
— Это оттого, — поучительно сказал я, — что у тебя иммунитет к ядам, как у Митридата.
— Что-что?
— Митридат был грек и слегка параноик…
— По-моему, я сейчас пойду трахну в сортире какого-нибудь стюарда, найду себе занятие.
— Гм, — сказал я, — не слишком удобно, зато увлекательно.
— Посмотри на ту мазню, — сказала она, показывая на картину напротив, — она не ужасная. И тем более не прекрасная. Она никакая. Она не может ни привлечь взгляд, ни отбить охоту спать в этом самолете. Она нарисована, чтобы остаться незамеченной, висеть тут на стене, никого не приводя в восторг и не выводя из себя.
— Либо я сплю, либо ты только что изрекла оригинальную мысль.
— Я хочу знать, кто нарисовал эту мазню. Хочу знать, понимал ли он, когда писал, что ее ждет участь… гостиничного фена.