— Единственный человек, о котором он способен беспокоиться, — это он сам, — снова фыркнула Беатрис и пошла быстрее. Каждое ее движение, казалось, говорило: «Ах, как и сейчас сердита!»
Энн оглянулась на Алекса, но он уже ушел.
* * *
Генри любил ночное море. В спокойной воде залива, отражающей свет луны и далеких береговых огней, он всегда ощущал что-то волшебное. Вот и сейчас в полной тишине слышались только мягкие хлопки паруса, скрип натянутых снастей и плеск воды, рассекаемой корпусом яхты.
«Морской Утес» располагался на юго-восточном берегу Джеймстауна и скорее не на утесе, а на обрывистом холме. Генри всегда считал, что название «Морской Утес» больше говорит о тщеславии деда и очень мало отражает действительную сущность дома, который был весьма скромным, даже по меркам тех лет, когда был построен. Почва под домом постепенно выветривалась суровыми северо-восточными ветрами и вымывалась штормами и ураганами. Каменный, облицованный деревом фасад смотрел на залив и позволял любоваться панорамой Ньюпорта, а сосны, плотным строем окружавшие особи я и, придавали всему пейзажу строгий и торжественный вид.
Несмотря на сравнительно небольшое расстояние от Ньюпорта, Джеймстаун находился как будто в другом мире. Маленький остров только недавно начал привлекать к себе внимание богатых людей. Те, кто находил ньюпортское общество слишком претенциозным и абсурдным, предпочитали строить свои загородные дома на Джеймстауне. Остров приютил интеллектуалов и людей искусства. Предметом гордости островитян были три роскошных отеля, открытых, правда, только во время летнего сезона. Единственная улица по ночам освещалась фонарями тоже только в летние месяцы — из соображений экономии.
К «Морскому Утесу» не было других подъездных путей, кроме моря. Он был настоящим убежищем от шума и суеты Нью-Йорка, местом, где можно было не обсуждать дела, Уолл-стрит, капиталовложения и даже не думать о них, по крайней мере, несколько дней. Бросая якорь в крошечной бухточке под «Морским Утесом», Генри всегда чувствовал себя так, словно спрятался от всего мира. И сегодняшний вечер не был исключением.
В доме было темно, фонарь горел только над входной дверью. Генри держал всего лишь четверых слуг — повара, двух горничных и «мастера на все руки» по имени Пелег Браун, который потерял правую ногу во время Гражданской Войны, когда ему шел всего двадцать первый год. Браун уже спешил к нему в маленькой шлюпке, и в тишине был отчетливо слышен плеск весел. Он всегда безошибочно определял, когда Генри бросал якорь у родного берега, и сам говаривал, что нюхом чует его приближение. И его ничуть не смущал тот факт, что прошлым летом он никак не отреагировал на запах издохшего под крыльцом опоссума.