Капу вынесло из квартиры. Степанов на меня не смотрел. Потом он глухо сказал: «Извини, Виктор…»
– Да ничего… Все поправимо. Все еще впереди. Пойду я, Иван Артемович, прогуляюсь… Душно.
– Сходи, конечно, сходи, Виктор. Но больше ты так не шути. Не надо.
– Как знать, как знать… – Я закрыл порез платком. – А, может быть, я и не шутил, Иван Артемович, вот какое дело…
* * *
Когда я вернулся, никого в студии не оказалось. Стол опять стоял у окна, все было убрано. Лишь приятные запахи все еще витали в комнате. На подоконнике стояли початые бутылки.
Я налил себе полстакана коньяка и стал неторопливо потягивать его, уставившись незрячими глазами в окно.
Вот так вот, Катя… Помнят о тебе, интересуются. И я тебя помню. Кстати, а куда это пропал Воронов? Свои условия найма я ему высказал, что же он молчит? Начальство еще не решило, что ответить сверхнаглому кандидату на должность в Службу? Или ждут, когда немцы мне ногу оторвут для сговорчивости? Ну и черт с вами, сволочи! Закурить, что ли? Нет, не буду.
Тут приглушенно стукнула входная дверь, и в студию вошел полковник Степанов. Увидев мой вопросительный взгляд, он пробурчал: «Капитолину Сергеевну провожал…» Я продолжал удивленно смотреть на него.
– Не пялься, Виктор, не смотри на меня такими глазами. Да, семью я потерял, в первый месяц войны потерял… Да, остался один… Но я не Бобик, которого за веревочку привели на случку. Неправильно это, не по-людски. Да и женщина она хорошая, замечательный она, скажу я тебе, человек! Нельзя так. Нехорошо это. Грязно.
Он походил по студии, провел рукой по переплетам книг на полке. Потом подошел ко мне и закурил.
– А ты пьешь? Не стоит, не залечишь… Хотя плесни и мне! – обреченно махнул рукой полковник. – Оба мы с тобой жизнью ушибленные, Виктор. Души покалеченные. Но жить-то надо. Жить надо дальше, Виктор. Вот такие дела, пилот. Ну, давай! Не чокаясь…
* * *
Утром, когда мы вышли из дома, машина нас уже ждала. Ждала, как оказалось, и Капа. Она протянула полковнику небольшой сверток. С харчами, надо полагать. На меня Капитолина смотреть избегала. Ну, ничего…
Где-то часа через полтора мы были у себя. У себя, во как! Да, для солдата любой привал – почти что дом. А уж для летчика – это, конечно, аэродром, на котором ты сейчас находишься. «Home, sweet Home!» Гляди-ка – еще помню!
– Туда правь, видишь, замполит кого-то песочит! – распорядился командир, когда мы въехали на территорию части.
Скрипнув тормозами, машина остановилась. Мы вышли, громко стукнули дверцы.
– Смирно-о! Товарищ полковник! За время… – начал было замполит, но Степанов его пресек.