Но одной бессонницей его беды не ограничивались. Он по-прежнему не знал, как решать возникшие перед ним проблемы. Не мог же он до конца жизни мочиться в проулке. Он сомневался, что во второй раз не попадется на глаза кому-нибудь из друзей или соседей. И что тогда будет? Этого вопроса на финальной стадии "Риска" не задавали, и он представить себе не мог, каким будет ответ. Нет, в проулок он больше ни ногой.
Может, осторожно предложил внутренний голос, ты привыкнешь к этой пакости.
Нет. Это просто невозможно. Он прожил с Ви двадцать один год, но не мог справлять малую нужду в ее присутствии. Мочеиспускательный канал перекрывался напрочь. Она-то могла, пока он брился, сидеть на толчке, писать и рассказывать о том, что ее ждет сегодня у доктора Стоуна, но с ним такой номер не проходил. Он мог опорожнять мочевой пузырь лишь в полном одиночестве.
Если палец не уйдет сам по себе, тогда тебе придется перестраиваться, менять устоявшиеся привычки, подвел невеселый итог внутренний голос.
Говард повернул голову, взглянул на часы, стоявшие на столике у кровати. Без четверти два... и ему опять приспичило.
Он осторожно поднялся, на цыпочках вышел из спальни, мимо двери в ванную, за которой ни на секунду не утихало поскребывание, проследовал на кухню. Передвинул скамеечку для ног к раковине, встал на нее, прицелился в сливное отверстие, прислушиваясь к звукам, доносящимся из спальни: как бы Ви тоже не встала с кровати.
В конце концов все у него получилось... после того, как он добрался до трехсот сорока семи. Это был рекорд. Он поставил подставку на место, на цыпочках вернулся в спальню, думая: "Долго я так не протяну. Не смогу".
Проходя мимо двери в ванную, хищно ощерился.
Когда в половине седьмого зазвенел будильник, он выбрался из кровати, потащился в ванную, осторожно переступил порог.
Увидел, что раковина пуста.
- Слава Богу, - дрожащим голосом прошептал он. Волна облегчения накрыла его с головой. - О, слава Б...
Палец выскочил, как черт из табакерки, словно откликнувшись на его голос. Три раза крутанулся вокруг своей оси, и потом согнулся в верхней суставе, словно ирландский сеттер, готовый броситься за добычей. А указывала верхняя фаланга на него.
Говард отступил от раковины, не подозревая, что его губы разошлись в зверином оскале.
А кончик пальца поднимался и опускался, поднимался и опускался... словно палец здоровался с ним. Доброе утро, Говард, как приятно тебя видеть.
- Пошел на хер, - пробормотал Говард и решительно повернулся лицом к унитазу. Попытался отлить... бесполезно. Его захлестнула ярость, захотелось ухватиться за палец, вырвать его, бросить на пол и топтать, топтать, топтать...