Навстречу шел Леон Арт, перепачканный пороховым дымом, но очень довольный.
– Успели! – торжественно объявил он. – В Баку стремительные закаты, но мы вовремя поймали свет!
Действительно – солнце, еще минуту назад освещавшее Старый Город медовым цветом, ушло за крыши, и сразу, безо всякого промежутка, засинели сумерки.
– Ружье из реквизита? – спросил режиссер, посмотрев на винтовку в руке у японца. – Какое некрасивое. Надеюсь, оно не попало в кадр.
Маса невежливо отвернулся, но Леон афронта не заметил.
– Пусть американцы поучатся у нас! Это вам не жалкое «Ограбление поезда»! – Он обвел широким жестом верблюдов, коней, массовку. – Вот что такое истинный размах! Вот что такой настоящий экшн!
Разговор с чертом
Человек, занимавший все мысли Фандорина, в это время находился в нескольких километрах от Баку, в пустом доме.
Пуст был не только дом. Пустовали все окрестные кварталы – с тех пор, как разорился нефтеперегонный завод Мурсалиевых, находившийся в этой части Черного Города. Цеха замерли, склады были заколочены, рабочие бараки обезлюдели. Хозяин квартиры, хромой Хасан, остался единственным обитателем этого мертвого места, он служил заводским сторожем.
Отличная явка, просто превосходная.
Человек лежал на продавленной койке, закинув руки за голову. Из-за вечного смога в Черном Городе темнело еще быстрее, чем в Баку. Окно только что было светло-серым, и вот стало черным. Ночью дымный воздух проредится, начнут помигивать звезды, но пока в темноте горел только один огонек – папиросы.
По подоконнику, меж раскрытых створок, гулял воробей.
Напротив кровати смутно виднелся приземистый сгорбленный силуэт – там, на стуле, расположился вечный собеседник лежащего.
– Что, небожья птаха, поболтаем? – промурлыкал собеседник.
Воробей как ни в чем не бывало потюкивал клювом. Во-первых, голос обратился не к нему. Во-вторых, никакого голоса не было.
Это человек на кровати разговаривал сам с собой. Мысленно. Задал вопрос он, ответил тоже он, беззвучно:
– Давай, рогатый. Пока не явился Краб, можно и побалакать.
На спинке стула висела куртка. Человек нарочно ее туда пристроил – чтобы было с кем поговорить.
Диалог с воображаемым чертякой давно вошел у него в привычку. Это помогало отфильтровать мысли.
Психически человек был абсолютно здоров, шизофренией не страдал, внутренними раздорами не терзался, к образу Ивана Карамазова и творчеству Федора Достоевского относился юмористически. Но идея разговора с умным, едким, критически настроенным оппонентом была продуктивной. Всегда полезно подвергнуть свои взгляды и планы испытанию скепсисом. В дьявола, как и в боженьку, человек, разумеется, не верил, однако к аллегории ангела-революционера, решившего свергнуть небесное самодержавие, относился с одобрением.