– Отлично. Стало быть, до з-завтра.
Можно было возвращаться. Предварительный разговор с Шубиным проведен, выяснено, что человек это полезный. Роль старого мужа молодой красавицы добросовестно исполнена. Маса заждался. Пора.
Учтивость предписывала попрощаться с хозяином.
Арташесов был там же, где Эраст Петрович оставил его полчаса назад, но теперь промышленник беседовал не с мусульманскими магнатами, а с какой-то восточной парой. Лицо дамы почти полностью закрывала черная кисея; скромно опущенные глаза подрагивали великолепными ресницами, брови тоже были на диво хороши. «Зато нос, наверное, как у Гаджи-аги или Месропа Карапетовича. Потому и прячет, – подумал Фандорин. – Во всяком случае, так сказал бы Маса».
На шаг позади полукрасавицы стоял очень представительный брюнет с лихо закрученными усами. Участия в разговоре он не принимал, а все больше любовался своими рубиновыми запонками.
Разговор шел на русском, который, очевидно, служил в Баку языком общения между многочисленными народностями, населяющими приморский город.
– …Ай, нехорошо, дорогая Саадат-ханум, – корил женщину за что-то хозяин. – У них пролетарская солидарность, а у нас должна быть капиталистическая. Если вы уступите рабочим – какой пример другим подадите? Некрасиво сделаете, всех нас подведете.
– Что я могу, бедная вдова? – Саадат-ханум вся поникла. – Я всего лишь слушаю советов моего дорогого друга и защитника Гурам-бека.
Ее спутник поправил манжеты, насупил мохнатые брови, кивнул. Не обращая на него внимания, Арташесов снова обратился к вдове:
– Саадат-ханум, я поговорю с остальными, но вы сами знаете, что это никому не понравится.
– А бакинская рыцарственность? – воскликнула дама, в ее прекрасных глазах заблестели слезы. – А жалость к несчастной, которая вынуждена тащить тяжкую ношу на своих слабых плечах?
По-русски она говорила очень хорошо, гораздо чище, чем Месроп Карапетович.
– Э, когда речь заходит о нефти, у нас с рыцарственностью не очень, – сказал тот и веско прибавил. – Подумайте хорошенько, советую как друг.
– Хорошо… – упавшим голосом молвила Саадат-ханум. – Мой дорогой Гурам-бек, отведите меня куда-нибудь, где можно сесть. Голова кружится…
Они отошли. Наконец можно было откланяться.
Но это оказалось не так-то непросто. Услышав, что гость собирается уезжать, Арташесов пришел в ужас.
– Драгоценный мой, вы чем-то оскорблены? – спросил он в панике – похоже, неподдельной. – Если на глупые слова молодого Мусы Джабарова, я заставлю его извиниться! Если же на… – Он не договорил, но взгляд, устремленный на племянника, который по-прежнему маячил подле блистательной Клары, был красноречив. – У нас, если гость так быстро уходит, это плохой знак для хозяина!