Эраст Петрович лег на ковер около кошмы, чтобы опиумный дым не попадал в легкие. Вытянулся в позе «Убитый самурай на поле Сэкигахара», вздохнул четыре раза глубоко и четыре раза очень глубоко. Уснул.
Гармоничный сон проходит без сновидений. Он глубок, но прозрачен, словно омут в горном ручье с идеально чистой водой. Подобно серебристой рыбке, сознание чуть пошевеливает плавниками у самого дна и моментально выныривает, если по поверхности пробежала малейшая рябь.
Всякий раз, когда раненый издавал какой-нибудь звук или просто шевелился, Фандорин приподнимался, проверял, все ли в порядке, – и снова опускался на пол, засыпал.
Трижды в комнату заглядывали какие-то люди. Эраст Петрович садился, едва лишь в коридоре раздавались шаги.
Люди были незнакомые. Один в драной дохе и плоской войлочной шапочке. Другой по виду рабочий. Третий похож на зажиточного торговца. Все с поклоном спрашивали что-то, причем в вопросе непременно звучало «Кара-Гасым-ага». Эраст Петрович молча качал головой, и всякий раз человек, еще раз поклонившись, удалялся. Просителей к знаменитому гочи ходило не меньше, чем к губернатору.
Когда в окно стали светить косые лучи солнца, начавшего клониться к закату, Фандорин окончательно проснулся. Поупражнялся в бесшумной ходьбе – ему удалось пройти по темному коридору мимо очередного ходока так, что тот не заметил. Все-таки странно, как это Гасым может жить, будто в проходном дворе: таскаются все кому не лень. На Востоке совсем иные представления о приватности.
Потом Эраст Петрович подкрепился остатками обильной трапезы. Сидел в папахе, как было велено, хотя заходящее солнце изрядно натопило комнату. Как ни парадоксально, в головном уборе голому черепу было не так жарко. Очевидно, термоизоляция.
А когда Фандорин уже не знал, чем себя занять, и стал выкладывать из рисинок на блюде иероглиф «Выдержка», громко хлопнула дверь, под тяжелыми шагами закряхтели половицы, и в столовую вошел Гасым.
– Уф, – сказал он, вытирая рукавом потное лицо. – Жарко. Кушаешь, да? Тоже хочу.
Он повернулся, проорал что-то в сторону окна. Сел, обмахиваясь папахой.
– Узнал что-нибудь? – нетерпеливо спросил Эраст Петрович.
– Всё узнал.
– Так г-говори скорей! Не томи.
Гочи поднял палец, изрек:
– Скорей только шайтан бегает. Всё хороший медленно ходит.
В комнату, семеня, вошла старуха с тяжелым подносом, на котором дымилось мясо и горой лежали лепешки. Поставила на стол – и сразу исчезла.
Схватив одной рукой чурек, другой – кус баранины, Гасым одновременно сунул в рот и то и другое.
– Ты знаешь, где Однорукий? Ты его нашел?