Черная мраморная табличка возвещала: «Укромный приют». Ворота оказались запертыми, но самый большой ключ из связки как раз подошел к их замку, и Дюваль поехал по аллее, ведущей к крыльцу. Его окружал запущенный сад, по которому порхали воробьи и дрозды. Справа под огромным тисом стояли металлические стулья и складной стол. Слева располагался гараж. Все окна в доме были закрыты. Дюваль поднялся по ступенькам и на сей раз выбрал из связки ключ от сейфового замка. Ему чудилось, будто он вернулся к себе домой. Сразу нашел выключатель и включил свет в просторной прихожей, выложенной черно-белой плиткой. Бесшумно прикрыл за собой дверь и прислушался, заранее зная, что он здесь совершенно один. Правда, на вешалке висел синий дождевик. Он, конечно, принадлежал незнакомке. Ничего удивительного в этом не было. И все же это показалось Дювалю добрым знаком.
Дюваль пересек прихожую. Двустворчатая дверь слева, вероятно, вела в гостиную. И он не ошибся. Неяркий, изысканный свет от венецианской люстры падал на старинную мебель — глубокие кресла, комоды, диван, круглый столик… Затем шла еще одна гостиная, поменьше, — скорее даже, курительный салон. Дюваль не спеша прошелся по комнатам, ни до чего не дотрагиваясь. Лишь заметив рядом с телефоном едва начатую пачку сигарет, он поднес ее к носу. Сигареты с ментолом… те, что курит Вероника. Он швырнул их обратно, словно они внушали ему страх. Выходит, Вероника все-таки жила здесь, в доме, принадлежавшем другой женщине? Нечего и пытаться их понять. Он заглянул в библиотеку с пустыми полками для книг. Комната выглядела заброшенной. Почему? Еще одна загадка. Теперь он прибавил шагу — так ему не терпелось поскорее все обойти, до конца осмотреть то, чему он не находил объяснения.
По коридору он прошел на кухню — просторную, со всеми необходимыми приспособлениями, рядами блестящих кастрюль на полках, плитой, работавшей на газу и на электричестве, большим холодильником, в который он заглянул на ходу. Там оказались бутылки с аперитивом, салат, морковь, яйца и несколько консервных банок. Наконец он добрался до столовой, обставленной в деревенском стиле, с продолговатым сервировочным столиком, обеденным столом на восемь персон, окруженным плетенными из соломы стульями. На стенах развешаны старинные тарелки, с изображением простеньких ребусов, сельских сценок, загадок..^ К. своему удивлению, он вновь очутился в прихожей и на сей раз осмотрел ее повнимательней. Над вешалкой висела голова оленя, напротив — кабанья голова, а по бокам от нее стояли два охотничьих ружья. Все выглядело очень зажиточно и традиционно. Он подошел к лестнице. Чудесные перила. Натертый воском дуб. На ступеньках лежал красный ковер. На площадке между этажами стоял сундук, над которым висела картина, изображавшая псовую охоту. А вот и спальни. Дюваль отворил первую дверь и зажег свет. Здесь царил некоторый беспорядок; на столе валялись женские иллюстрированные журналы, стояла пепельница с недокуренными сигаретами, покрывало на постели плохо расправлено, между дверцами шкафа зажат краешек одежды. На круглом столике между окнами он заметил проигрыватель. Прошел через всю комнату и наклонился, чтобы прочесть название пластинки: ну конечно, Беко! Так он и думал. А книга на столике возле кровати… Так и есть! Мазо де ля Рош! Здесь обитала Вероника… Разве не ее духами всюду пахло? Он вертел головой направо и налево, принюхиваясь к запахам мастики и увядших цветов. А может, это всего лишь игра воображения? И Вероника не могла жить в этой комнате, потому что на письменном столике стояла большая цветная фотография незнакомки. Он ее сразу узнал, хотя по сравнению с нею снимок на удостоверении личности выглядел просто карикатурой! У Дюваля защемило сердце, когда он вспомнил жалкое личико, искривленный параличом рот… Он глядел и не мог наглядеться на прекрасное улыбающееся лицо, напомнившее ему знаменитых артисток… глаза Морган, нос Далиды… Мадам Дюваль, урожденная Версуа… Тяжело вздохнув, он прошел в гардеробную. Ничего необычного. Заглянул в платяной шкаф. Совсем немного одежды. Несколько висевших здесь летних платьев? легких блузок наверняка принадлежали не Веронике.