— Ты ведь не станешь обижаться? К своему ребенку всегда обращаются на «ты». Посмотри-ка на дроздов… Полюбуйся на закат… Вот что важно в жизни Бери с них пример!
Он чмокнул ее в висок, уложил в кровать, принес судно и подсунул под нее.
— Между нами никогда не будет ничего недостойного, — сказал он.
Вечером, после обеда, он вышел покурить в сад. Ночь уже опустилась на землю. Он прошелся по темным аллеям. «Я счастлив», — думал он и уже больше ничего не желал — даже ее выздоровления. Только и мог беспрестанно твердить, словно пытаясь разгадать величайшую тайну: «Я счастлив!»
Наконец он отправился спать. Зажег ночник в комнате Клер. Дверь он оставил открытой, но они находились слишком далеко друг от друга. Он даже не слышал ее дыхания.
В ту ночь он несколько раз просыпался, вставал, подходил к ее двери, прислушивался. Он позабыл про письмо, грозившее ему бедой, если она умрет. Он забыл обо всем на свете. Только одно казалось ему важным: прислушиваться к ее неровному дыханию, по временам становившемуся совсем слабым. Она — никто. Просто язычок пламени, который он держит в закрытых ладонях; но погасни он — и мир утратит все свои краски. Наконец он улегся и во сне не заметил, как настало утро.
— Вы себя не бережете, — говорила ему мадам Депен.
Это была крепкая, полная женщина, вся состоявшая из округлостей, она то и дело поправляла пучок, теряя при этом шпильки. Разговаривая, она всегда держала одну из них во рту, пытаясь подколоть волосы на затылке. Но она хорошо относилась к Клер. За это Дюваль ее и терпел. Она убирала дом, ходила за покупками, очень ловко мыла Клер, называя ее то своей кисонькой, то лапочкой, то козочкой, смотря по настроению. Она являла собой неистощимый кладезь сплетен, которыми развлекала Клер. Оставаясь же наедине с Дювалем, она шумно жалела его: «Бедненький мсье Дюваль, какое горе! Такой приличный человек… Вот я и говорю: «Боженька не всегда бывает справедлив…» Хотя, конечно, у каждого свой крест!» Она выводила его из себя, но он сдерживался, потому что время от времени ему удавалось вытянуть из нее кое-какие сведения; правда, толку от них было немного.
— Ее подруга, верно, останавливалась здесь?
— Что за подруга?
— Да вы ее знаете, такая черненькая, худая, у которой еще спортивный автомобиль?
— Да нет. Что-то не припомню. Мадам всегда жила здесь одна.
— Разве она приезжала не на машине?
— Нет. Брала на вокзале такси.
Так, значит, Вероника не показывалась на людях. Должно быть, она посещала «Укромный приют», только когда Клер бывала одна.
— Мадам всегда брала с собой много вещей, — добавляла мадам Депен. — А я-то, смеха ради, ей и говорю: «Вот так переселение у нас». Ведь мы с ней частенько шутили. Нрава она была веселого. Только иногда взгрустнет, как о вас заговорит.