— Это я. Знаешь, что я тут придумал?
Он улыбался, поднимаясь по ступенькам. Сейчас она повернет к нему восхищенное лицо.
— Тебе бы хотелось поехать в Италию? Я принес путеводитель.
Он остановился на пороге ее комнаты.
— Давай посмотрим его вместе… Ты что, дуешься?
Одеяло сбилось в кучу. Плед валялся на полу.
— Фабьена!.. Ты чтоу пыталась вставать?
Он бросился к кровати. Фабьена лежала на боку. Лицо ее приобрело фиолетовый оттенок. Он уже все понял, но у него еще хватило сил подойти к окну и распахнуть ставни, чтобы лучше видеть. Потом он вернулся к Фабьене. Красноватые отметины на шее не оставляли никаких сомнений. Ее задушили. Она была мертва.
Он опустился рядом с ней на колени. У него пропало всякое желание говорить. Рядом с ним лежала пустая оболочка. И от него самого осталась одна оболочка. Словно он вдруг дал обет отчаяния — как монахи приносят обет молчания. Он не двигался. Ни о чем не думал. Он отрешился от внешнего мира. Ни время, ни усталость больше не имели для него значения. И все же он вспомнил, что вот-вот должна прийти мадам Депен. Ну нет. Он не желал ее видеть. Да и никого другого! Он встал и спустился в сад. Кожу у него на лице стянуло, дыхание перехватило, будто от сильного холода. Он продвигался вперед мелкими шажками. Земля уходила у него из-под ног. Подождал служанку, стоя у ворот. Он не испытывал нетерпения. Здесь ему не хуже, чем в любом другом месте. Не все ли равно, кто он такой, где находится? А вот и она — с вечной глупой улыбкой на устах и привычкой размахивать руками. Она несла букет. До чего забавно!
— Только не сегодня, — сказал он.
— Мадам Дюваль нездоровится?
— Да.
— У вас такое лицо… Это хоть не опасно?
— Не знаю.
— А я-то ей принесла…
— После, прошу вас, после.
— Только не скрывайте от меня ничего, мсье Дюваль!
Он обеими руками держался за решетку. Его всего передернуло, словно через металл пропустили электрический ток.
— Уходите! — выкрикнул он. — Говорят вам, вы здесь не нужны.
Она отшатнулась, обиженная и уже разозлившаяся.
— Ах так! Прошу простить. Хотелось бы знать, что я такое сделала… Что это вы себе позволяете!
— Мадам Депен, — умолял он, — уходите. Я уверяю вас… так будет лучше. Если вы настаиваете…
Она покраснела. Возможно, так у нее проявлялся испуг.
— Нечего сердиться, — продолжала она. — Я вам не нужна — ну и ладно, не стоит выходить из себя.
Он повернулся к ней спиной и пошел к дому. Теперь она раззвонит повсюду, что он чокнутый, что из-за болезни жены он, того и гляди, сойдет с ума. Как все это далеко от него! Ему не терпелось побыть с Фабьеной, запереться с нею в комнате. Но, оставшись наедине с ее телом, он вдруг с ужасающей ясностью осознал, что все это бесполезно и сама его скорбь бесцельна, что его жизнь подошла к концу. Он присел на пол рядом с кроватью, взял Фабьену за руку — но это уже была не рука. Это был предмет, чьи пальцы можно перебирать машинально, словно четки. Время от времени он призывал на помощь какую-нибудь спасительную мысль… это все равно добром бы не кончилось… так или иначе, она бы себя уморила… она бы ему надоела… или… он еще может спастись бегством… Подобная глупость заставила его пожать плечами. Рядом с ним лежала его любимая — с лицом, навеки искаженным жуткой гримасой. Все кончилось этой гримасой. Он всегда знал, что так и случится. Можешь говорить, касаться губами теплых уст, изо всех сил сжимать в объятиях ту женщину, которая… а в конце пути тебя ждет эта гримаса!