Тата не думала, не сомневалась в том, что делает, — просто не успевала, — и писала, писала как сумасшедшая. И ежесекундно чувствовала: вот мое место.
Она необыкновенно отчетливо вспомнила, как стояла на высоком холме недалеко от могилы Волошина и смотрела на море, выбирала ракурс для работы. И не оборачиваясь, знала, что за левым плечом стоит Иван — ждет указаний, куда поставить этюдник. «Я у тебя как ослик для перетаскивания тяжестей», — шутил он. Но никаких угрызений совести его слова в ней не вызывали — кому таскать тяжелое, как не мужу? «Мужу?» — удивилась про себя Тата. Да, а что? Или все же… Какая разница! Кто бы ни был, но и здесь, близ Иерусалима, он стоит чуть позади с этюдником, всегда рядом, верный оруженосец. С ним, кстати, она и посоветуется насчет пейзажа — ведь от выбора зависит дальнейшая жизнь. Бог указал ей путь, и новой картиной она должна показать, что услышала…
— Ты здесь? — раздался голос с небес. Тата похолодела, застыла: Он видит меня…
Да, Отче, вот я. Я здесь. Я с Тобой.
Она открыла глаза.
— Таточка, ты здесь, — повторил Ефим Борисович. Он вошел в гостиную без очков и не замечал, что Тата, задремавшая в их знаменитом «снотворном» кресле с карандашом и блокнотом в руках, сидит взъерошенная и ошеломленно хлопает глазами.
— Да, Ефим Борисович, — отозвалась она чуть погодя и, с трудом возвращаясь к реальности, взяла со столика кружку с остывшим чаем и жадно отпила глоток.
— Работаешь?
— Пока нет. Вот, заснула.
— Ой, прости ради бога, я тебя разбудил!
— И очень хорошо, спать не время. — Она отпила еще. — А знаете, Ефим Борисович, что мне приснилось?
— Что? — ласково улыбнулся тот.
— Иерусалим…
Старик округлил глаза.
— Интересно, интересно… И какой же он был? Ты ведь никогда там не была.
Тата принялась пересказывать сон. И почему от этого всегда чувство, будто ловишь сотни разбегающихся в разные стороны мышей? Тата волновалась, спешила: смутные воспоминания вот-вот ускользнут окончательно.
Ефим Борисович слушал предельно внимательно, а когда Тата на минутку умолкла, подбирая слова поточнее, сказал:
— Знаешь, девочка, все это крайне странно. Припомни, там с тобой никто не говорил? Этакий… имеющий трость золотую?
— Что? — оторопело спросила Тата.
Ефим Борисович усмехнулся.
— Да так, к слову. «Откровения Иоанна Богослова», почитаешь потом. Про небесный Иерусалим. Но неважно, я, собственно, о другом — твой сон удивительно напоминает рассказы моих знакомых, которые побывали в Иерусалиме реальном. — И посмотрел на Тату со значением.
— Правда? Что ж, если так, это не первый вещий сон в моей жизни. Правда, прежние были какие-то глупые…