— Помнишь меня? — вкрадчиво и бархатисто спросила Лео. Она говорила спокойно, даже шутливо, но в каждой нотке ее нового голоса чувствовался надлом, что-то бесконечно взрослое и выстраданное, ставившее их на одну доску.
— Мы расстались, — коротко ответила она на вопрос о муже, но не захотела ничего объяснять.
«Мы разные люди», — только и добился Иван. Лео так подчеркнула эту фразу, что Иван догадался: слова Антона. «Довела беднягу», — посочувствовал. Шальная девчонка, что еще вытворила?
Лео предложила встретиться, «вспомнить старые добрые времена». И он, не то чтобы против воли, желания или здравого смысла, а как-то разом против всего течения своей нынешней жизни, согласился:
— Отлично, давай посидим в кафе. Куда за тобой подъехать?
Она усмехнулась:
— На встречу в домашних условиях не отважишься?
И опять в этом прозвучало нечто настолько новое, зрелое, женское, что он, разумеется, отважился — в тот же вечер. Что поделаешь? Слаб человек.
Она и правда изменилась, повзрослела — а повзрослев, сильно похорошела, — и, кажется, много пережила. Не требовалось большой наблюдательности, чтобы понять: ее невозмутимое спокойствие — маска.
Маска древнегреческой трагедии.
В дом к Ивану вошла каменная Ниобея, вытершая каменные слезы — человек по ту сторону горя. «Видно, вытворила не она, а добрый молодец Антон», — подумал Иван и…
Так уж устроено, что молодую красивую девушку, если она грустит, непременно хочется пожалеть, а каменную статую — оживить, тем более, когда сам выпил и оживился. Они по-особому вкусно поужинали, полнейшим экспромтом — Иван давно никому не готовил, от чего получил отдельное удовольствие, — и вино в компании по-особому весело разбегалось по жилам, и текло как вода, а беседа текла как вино, согревая, умиротворяя, разнеживая.
— Что на работе? — лениво поинтересовалась Лео. Иван словно того и ждал: он не только охотно посвятил ее в текущие неурядицы, но даже пожаловался на Протопопова:
— Спит и видит меня свалить.
— А может? — Лео, сегодня — идеальная слушательница, обеспокоилась ровно настолько, насколько требовалось.
— При желании — вполне. Чем я чище других, — ответил Иван и от понимающей усмешки Лео сразу ободрился. В отличие от Таты, эта девочка знала, как делаются дела, и никогда не осуждала его ни за игру по принятым правилам, ни за их нарушение.
Неожиданно заиграла «Пляска Смерти» Сен-Санса. Лео вздрогнула.
— Надо же, клиент к ночи прорезался, — сказал Иван, потянулся за мобильником и через секунду расцвел «деловой» улыбкой: — О-о! Наше вам. Рад слышать. — Он встал, прошел к своему портфелю, достал толстый синий ежедневник и, сев в кресло, начал что-то записывать. — Да… да… естественно… нет, ну, что вы… как договорились… да-да, все в силе…