Ведь в той, полузабытой, реальности он был для нее тем, кто никогда не обидит и не предаст, не бросит и всегда защитит. Кто любит ее всякую, с кем ей не нужна карьера, кому она может быть просто женой. Такого доверия не вернуть, нечего и надеяться.
Иван вдруг отчетливо вспомнил, как подошел со спины к Тате, любовно выписывавшей акварелью каких-то медвежат для очередной детской книжки, умилился, поцеловал в макушку и сказал:
— Тусенька, ты у меня такая талантливая! Жалко, что про это мало кто знает.
А она обернулась через плечо, посмотрела серьезно и ответила:
— Мне столько дано в любви, должна же я чем-то расплатиться.
И тотчас скроила хитрую мордочку: шучу-шучу. Сбила патетику.
Иван с коротким стоном вскочил и, словно пытаясь убежать от себя самого, зашагал по кухне. Он неожиданно понял: вот чего никогда не простит Тата! Что из-за него она чуть не погубила свой талант, а жертва была бы абсолютно бессмысленна: он того не стоил. Он мошенничал, представлялся, носил личину; ее любовь предназначалась не ему. Вот почему теперь ему так тяжело с ней. Как ни тянет, все равно тяжело: кажется, будто Тата постоянно его проверяет, ждет, когда он проявит истинную сущность… Или он сам этого ждет?
Да, видно, ничего у них не получится. Иван вздохнул, сел обратно за стол, горестно отхлебнул кофе и принялся водить пальцем по рисунку на сахарнице. Ему тоже нужна прежняя Тата. Наивная, открытая, доверчивая. Безыскусная.
Нынешняя же рафинированно холодна, цинична и жестоко, отталкивающе привлекательна. Она знает себе цену и, похоже, научилась ни в ком не нуждаться. Когда Иван прочитал ее первую книгу — увидел у отца и сразу схватил, — то тем же вечером, не удержавшись, позвонил Тате в Нью-Йорк. Тем более что по времени риск напороться на Майка был невелик. Тата обрадовалась, с удовольствием приняла поздравления, сказала: «Как хорошо, что тебе понравилось». Они поболтали о книжке, о сыне и почти уже попрощались, но Ивана под конец прорвало — захотелось объяснить, почему позвонил. Он перед разговором выпил для храбрости.
— Знаешь, Туся, твоя книжка замечательная, но мне было очень трудно ее читать. Или смотреть? Не поймешь. Неважно. Но она такая… проникновенная, что мне все время хотелось плакать, — Иван расчувствовался, и его голос, правда, дрожал. — Там везде наша с тобой прошлая жизнь, в каждом рисунке… такая любовь… и страдание…
Он умолк, застыдившись высоких слов, его бросило в краску.
Тата на другом конце провода усмехнулась.
— Тебе так показалось? Замечательно. А мне неловко: я будто обманываю читателей. Они ведь, как ты, принимают все за чистую монету. Тоже считают, что книга про любовь.