Ласточке при этих разговорах почему-то представлялся граф де Пейрак в исполнении Робера Оссейна. В седьмом классе она посмотрела «Анжелику», которую еще раньше прочитала тайком от матери, — и запретное томление, сладостная жуть, испытанные тогда, невольно связались в ее сознании с будущим преподавателем. Вот почему, когда «зверь» впервые вошел в аудиторию, Ласточку донельзя поразили две вещи: зауряднейшее, ничем не примечательное лицо агента наружного наблюдения и странно светящиеся глаза неживого цвета морской волны, разбавленной почти до прозрачности. Взгляд этих глаз прожектором береговой охраны скользнул по студентам, задержался, будто механизм заело, на Ласточке, и та под его прицелом содрогнулась. Ее прожгло до потаенных глубин, бросило в жар, на щеках выступили красные пятна. Что это? Она не понимала, но так повторялось всякий раз, как Протопопов на нее смотрел — то есть очень часто.
Позже он признался, что впервые испытал столь мгновенное, острое, всеобъемлющее желание обладать и очень, очень его испугался. Масс-культура подкинула чувству спасительное определение: «сильнее счастья, больше чем любовь». Протопопов успел на опыте убедиться, что эта формулировка отчего-то льстит женщинам, воспользовался ею в нужный момент и добился желаемого результата. Однако истинная правда заключалась в том, что ему с первого же взгляда безумно захотелось Ласточку съесть — чтобы она вся целиком оказалась у него внутри. Безнаказанно — и навсегда, вопреки законам физиологии. Вот что его действительно напугало. Пару месяцев он, по его собственным словам, «разбирался в себе», не понимая толком, в чем именно. Его реакция на Ласточку была всегда одинаковой: он видел ее — и сразу хотел, видел — хотел, видел — хотел… Предсказуемость утомляла, да и само желание ощущалось странно, напоминая не простую человеческую влюбленность, а скорее жаркий азарт коллекционера при виде небывалой редкости или слюноотделение гурмана в предвкушении особенного блюда. Так ли, иначе, чувство не проходило, не менялось, неутоленность мучила, и Протопопов, человек в подобных делах не искушенный, счел, что участь его решена.
Ласточка одна из немногих в своем поколении выходила замуж девственницей. И секс ее разочаровал.
До свадьбы Протопопов не раз и не два пытался затащить невесту в постель, но что-то внутри нее — как однажды тяжеловесно пошутил отчаявшийся Протопопов: «Я даже знаю что» — противилось, капризничало, не пускало. Ласточка подспудно обижалась на судьбу: если раздаешь подарки, почему не полной мерой? Где упоенье сладострастья? Но после торжества, в первую брачную ночь, отступать стало некуда, и на какое-то время сама идея секса — то, что у нее муж, с которым секс, — заполонила все Ласточкино существо, вызвала настоящее ликование: я не хуже других! Даже лучше! Вон он меня как… любит!