После этого пропал звук, и все перед глазами Китти на долю секунды остановилось, а потом вдруг поплыло в каком-то неживом, нереальном ритме: вот прекрасная белокурая головка Присциллы, на которую опустился тяжелый томагавк, треснула как орех, и теперь она была похожа на разбитую куклу, которая медленно-медленно, почти грациозно оседает на землю… вот она уже в густой траве… В нескольких шагах индеец-фантом с поблескивающей кожей склонился, широко расставив ноги, над Амелией, и лезвие его ножа выделывает, дрожа, мелкие круги на ее голове… вот он медленно-медленно — целую вечность! — поднимает свою медную руку с зажатыми в ней окровавленными густыми черными волосами, тихо струящимися в легком бризе… Все это входило в мозг тоже неживой Китти красочной картиной: маисовое поле, огород справа от сарая, закопченный железный горшок во дворе, развешанные на ветках кизилового куста непросохшие свечи… — и все это освещалось ярким голубым небом…
Индеец возле сарая выпрямился, мышцы у него на бедрах взбугрились… Рывком он направил ружье в сторону крыльца. Неведомая сила заставила Китти оторвать присохшие к земле ноги, и она кинулась назад, услышав, как над ухом просвистела пуля, вонзившаяся с глухим хлюпающим звуком в косяк двери. В дверном проеме стояла Сара.
— Быстро в хижину! — взвизгнула она, но заметив, что та смотрит на нее ничего не понимающими глазами, одним прыжком взметнулась на крыльцо, втолкнула Сару внутрь, резко захлопнула тяжелую дубовую дверь и закрыла ее на толстую железную задвижку.
— Ставни! Закрывай ставни!! — заорала она, но Сара уже скорчилась в дальнем углу и жалко скулила.
Китти бросилась к окну на передней стене, увидела возле сарая двух индейцев и опустила массивную деревянную ставню, задвинув щеколду.
Она кинулась ко второму окну на задней стене — Джозеф гордился тем, что разместил их друг против друга, чтобы вызвать встречные сквозняки, — но к своему ужасу обнаружила там голову индейца, плечо и рука которого уже проникли внутрь. Не раздумывая ни секунды, она схватив первое, что попалось ей под руку, — тяжелый стул, выструганный Джозефом из твердого дерева пекан, и с размаху что было сил ударила им по голове непрошеного гостя.
Завыв от боли, тот отпрянул назад, а она мгновенно опустила ставню и защелкнула ее; потом, не останавливаясь ни на миг, побежала в спальню и захлопнула там последнее окно. Только после этого она тяжело опустилась возле стены, привыкая к сумеречному свету и стараясь усмирить дыхание.
Ружье… ружье… Мысль эта стучала у нее в виске. Ружье, которое папа приобрел в магазине компании, чтобы в доме было оружие, когда он куда-нибудь уходил по делам. Она тут же вернулась в большую комнату и, обхватив тяжелый приклад, сняла ружье с колышка на стене над очагом. Там же нашла мешочек с пулями, пороховницу… Помнит ли она, как это делается? Боже, дай вспомнить…