— Для меня еще ничего не кончилось, я ни о чем не могу думать до тех пор, пока не узнаю, как умер мистер Лорри, — перебил Рикки. Его глаза на худом безобразном лице сверкали нездоровым огнем. — Мистер Лорри был лучшим и благороднейшим человеком и храбрым солдатом, — продолжал он горячо. — Его подчиненные никогда не стыдились и не боялись его. Он не был из тех офицеров, которые заставляли своих солдат делать то, на что они сами не решились бы. Он всегда первый бросался навстречу опасности, а потом говорил нам, что было не так уж страшно, как показалось сразу. Я помню, как на вышке номер шестьдесят он обернулся к нам, весь в крови, и, смеясь, крикнул: «Вперед, ребята, за мной!» Он был честный, благородный человек, и если другие хотели играть с ним, а он играл лучше их и поэтому выигрывал, то разве он виноват в этом?
«И все-таки Рикки был все время в курсе дела, — подумала Селия, — но только Рикки никогда не признается в этом». Селия чувствовала, что в своей слепой преданности Лорингу Рикки оправдывал все его поступки и, благодаря этому, убедил себя, что на Брутон-стрит всегда все было в порядке, и что мошенничество было только удачей.
«Я не могу быть такой! — с тоской подумала Селия. — О, если бы я могла! Так трудно понять жизнь. Те, кого мы любим, наделены самыми блестящими качествами — благородством, храбростью, добротой и, наряду с этим, они бесчестны. Лорри готов был отдать жизнь за своих друзей, но за карточным столом он мог их же обобрать. Ах, не нужно все время думать об одном и том же, это ни к чему не приведет, и чем бы Лоринг ни был, его сейчас уже нет. А по отношению ко мне он был всегда очень ласков и великодушен».
Она быстро обернулась к Рикки:
— Дайте мне папиросу, Рикки!
Рикки протянул ей пачку папирос и нетвердой рукой зажег спичку. Селия ласково погладила его жесткую дрожащую руку и сказала:
— Бодритесь, Рикки, милый!
Селии стало бесконечно жаль его. Он стоял перед ней с измученным лицом и красными от слез глазами и был очень жалок и несчастен. Слепое преклонение было единственным, что ему осталось в жизни и что поддерживало его.
Он освободил свою руку.
— Я знаю, что вам тяжело, мисс Селия, но вы еще молоды, а я нет. В марте мне будет уже сорок четыре года. Я любил мистера Лоринга; никто никогда не заботился обо мне, я был таким дураком, когда он меня взял к себе. Я мог перепутать все его вещи и поручения, и вообще наделать много глупостей — он никогда не сердился, а только глядел на меня, приподняв брови, и голосом, в котором дрожал смех, говорил: «А, ну-ка, проделай это под музыку, Рикки», — и заводил граммофон. Я его любил так, как никого больше не сумею любить, и я жизнь отдам, чтобы узнать, как он умер. Застрелился? Мог ли он это сделать? Может быть. Но этого никто не видел, и поэтому нет точных доказательств, что он действительно покончил с собой. А между тем по следам видно, что в этой комнате было двое, а в могиле только один из них! — Он на мгновение остановился, потом с настойчивостью, испугавшей Селию, продолжал: — Я совершу преступление, если понадобится, но я добьюсь своего!