— Господи Боже, я схожу с ума!
Зал посещений в блоке Полански представлял собой просторное помещение с множеством столов, стульев и торговых автоматов, расположенных вдоль стен. В центре — длинный ряд кабинок, разделенных стеклянными перегородками. Заключенные находились по одну сторону, посетители — по другую, общались они по телефону. Позади заключенных стояли охранники, внимательно следившие за происходящим. Три крайние кабинки с одной стороны были зарезервированы для адвокатов, которые вели переговоры с клиентами тоже по телефону.
В первые годы один вид Роберта Флэка, сидевшего за стеклом перегородки, неизменно вселял в Донти оптимизм. Робби был его адвокатом, другом, рьяным защитником, готовым восстановить справедливость. Робби яростно сражался за него и грозил адскими муками всем, кто проявлял несправедливость по отношению к его клиенту. У многих заключенных адвокаты были ужасными или вообще отсутствовали. После отклонения апелляций у них не оставалось никаких шансов на пересмотр дела. За них никто не хлопотал и не бился. Но у Донти был мистер Робби Флэк, и он знал: не проходит ни дня, чтобы адвокат не думал, как его отсюда вытащить.
Однако после восьми лет, проведенных в камере смертников, Донти потерял надежду. Он не разочаровался в Робби, а просто понял, что один адвокат ничего не может поделать с устоявшейся системой правосудия в Техасе. Если не произойдет чуда, то раскрученный маховик несправедливости неизбежно раздавит Донти. Робби объяснил, что будет бороться за него и подавать прошения до самой последней минуты, но надо быть реалистом и понимать, что шансы на успех чисто символические.
Они разговаривали по телефону, и оба были рады встрече. Робби передал привет от всей семьи Драмм. Он был у них дома вчера вечером и рассказал о последних новостях. Донти слушал с улыбкой, но говорил мало. За время заключения он разучился вести беседу и вообще сильно изменился к худшему. Чисто внешне он стал худым и сутулым и выглядел старше своих двадцати семи лет. В отношении умственного развития деградировал. Он не следил за временем и не понимал, какое было время суток, нередко пропускал еду, душ и час для досуга. Он отказывался говорить с охранниками и часто не выполнял даже самые простые приказы. Однако те относились к нему с сочувствием, понимая, что никакой угрозы он не представлял. Иногда он спал от восемнадцати до двадцати часов в сутки, а во время бодрствования не знал, чем себя занять. Он годами не давал себе никакой физической нагрузки. Перестал читать и писал по письму за одну-две недели, причем только родственникам или Робби. Письма были короткими и часто бессвязными, с огромным количеством орфографических и грамматических ошибок. Писал он так небрежно, что читать его послания не хотелось.