Морган сделал еще один глоток. Тепло медленно, но неизбежно распространялось по телу. Наверное, стоило бы все-таки выпить что-нибудь другое, чтобы приглушить мысли и хоть на время избавиться от дурноты, которая преследовала его.
Дженна чем-то его затронула, зацепила те струны в его душе, звук которых он не желал слушать. Но сделанного не воротишь.
Черт возьми, она красивая!
Но это ничего не меняет. Она всего лишь женщина. Еще одна женщина. Такая же изворотливая, неискренняя и хитрая, как и все они. Да, она отлично справляется со своими обязанностями, и с ней приятно иметь дело, но все же… Может, она так ему симпатична именно потому, что их общение никогда не выходило за пределы работы и этики делового общения?
Наверняка. Если бы он сблизился с ней, она уже десять раз предала бы его.
Нет. Несправедливо так говорить. Она ни разу не подставила его, не сделала гадости, даже самой-пресамой мелкой, он видел от нее только хорошее. И было бы черной неблагодарностью осудить ее за то, чего она не делала.
Но наверняка был и в ее жизни мужчина, который натерпелся боли, унижений, укусов и прочего…
Это не его, Моргана Фримена, дело. О личной жизни Дженны он не знает ничего, у него, кончено, есть подозрения, что никакой личной жизни там вообще нет, но он уже, помнится, запрещал себе думать об этом. Ассистент — значит ассистент, хорошо делает свое дело — хорошо, а что происходит в ее жизни в те краткие часы, она проводит не на работе, его не касается.
И все же шальные мысли не оставляли Моргана в покое. Сегодня они его прямо-таки одолевали. Это платье… Ничего особенного в нем вроде бы не было, но вот позы Дженны, наклон головы, и самое главное — тот взгляд… Что-то изменилось, и не только в ней, но и, как следствие, в его к ней отношении. Славная помощница вдруг оказалась красивой женщиной, и закрывать на это глаза теперь было бы глупо и бессмысленно, только себе врать.
Но что из этого следует?
Если он позволит новым оттенкам отношений перерасти во что-то большее, в какое-то чувство, обратной дороги не будет. И нужно будет либо рвать все к чертям, либо строить новые отношения, которые, вероятнее всего, принесут ему новую боль.
Морган не хотел больше боли. Не хотел больше близости ни с одной из женщин.
И как бы ни велик был соблазн списать все на голод тела, долгую тоску мужчины по женщине, Морган очень любил правду. И точно знал, что, обманывая самого себя, можно только проиграть.
Семь лет назад он собственноручно заложил камень своего собственного краха — и теперь пожинает плоды. И пусть это не смертельно, от боли и горечи мучаются и теряют вкус к жизни, но не умирают… Все равно страшно повторить прежнюю ошибку.