Дженна ждала его в такси. Рядом с ней на сиденье красноречиво громоздилась дорожная сумка.
— Доброе утро, Дженна.
— Доброе утро…
Не «мистер Фримен», но и не «Морган».
Он хотел поцеловать ее, но вместо этого пожал руку. По лицу Дженны он ничего не мог прочесть: оно было спокойным и сосредоточенным, как если бы она перечитывала конспект по высшей математике. Ни следа той мягкости и нежности, которым оно светилось вчера.
Морган сунул чемодан в багажник и сел на переднее сиденье.
Заметил, что вчерашний мелкий дождик сегодня усилился и барабанил по стеклу упругими струйками.
Глупо начинать важный разговор, сидя спиной к человеку, с которым нужно поговорить. Да и что сказать? Что это была лучшая ночь в его жизни? Что он благодаря ей, Дженне, и ее внутреннему огню вновь почувствовал себя живым, сильным, готовым пылать как факел? Что это было для него сакраментальным событием, из тех, которые подводят черту под всей прошлой жизнью?
Это все правда. Но Морган очень боялся расплескать всю свою горячую нежность, ударившись грудью о холодную кирпичную стену.
Одно ясно точно. Дженна не выглядит счастливой.
В аэропорту было много суеты: они едва не опоздали на регистрацию и уселись в самолет за десять минут до вылета.
— Дженна, нам надо поговорить. — Морган уже не мог думать ни о чем другом, и то, что его дыхание сбивалось, его не особенно волновало.
— О чем?
Боже! И она еще спрашивает, о чем? Для нее это что, в порядке вещей? У нее каждый день бывает такое? Или то, что для него было упоительной симфонией, для нее прозвучало, как пара аккордов?
— О нашем вчера.
Она помолчала.
— Я хочу, чтобы ты знала, что…
— Не надо, мистер Фримен, к чему оправдываться? Такие вещи случаются. Мы сначала очень устали, потом расслабились, нам было хорошо… Меньше всего мне хочется, чтобы вы думали, что теперь у вас передо мной какие-то обязательства.
Морган почувствовал себя так, будто на него вылили целую кастрюлю кипятка.
Обязательства… Такие вещи случаются… Значит, все-таки — случайный секс?
— Что ты… — Морган изначально не был уверен, что его одеревеневшие губы и язык сейчас способны правильно воспроизводить звуки, но получилось неплохо. — Это было… естественно. Если я чем-то обидел тебя…
— Нет-нет, что вы. — Она улыбнулась. — Мне не на что обижаться.
Хорошо, хоть тут не кривит душой.
В динамиках зазвучало автоматическое объявление — все то, что говорят перед началом полета: приветствуем, пристегните ремни, температура, давление…
— Значит, ты хочешь, чтобы все осталось по-прежнему? — спросил он, когда смолк приятный механический голос. У него самого голос был механический, вот только что не приятный.