— Уф! — вскрикнул он, глядя на проваливавшуюся из-под ступней палубу.
Как кошка, он вскарабкался по трапу, с трудом отворил тяжелую броневую дверь и очутился в боевой рубке.
Командир корабля удивленно уставился на него:
— Ты как сюда попал?
— Да вот чайку принес вам попить. Поди, промерзли, — сказал Губа и протянул теплый чайник.
— Да ведь тебя за борт смыть могло, чудак ты эдакий! — осуждающе покачал головой Харченко.
— Ну вот еще, я цепкий, товарищ командир, — оправдывался Губа.
Алексей Емельянович отпил несколько глотков. Потом передал чайник штурману, а тот в свою очередь — рулевому.
— Ну как там хлопцы? — спросил командир Губу.
— Держатся.
— А офицеры?
— Чай пьют, — усмехнулся Губа и, помолчав немного, с сожалением проговорил: — В буфете от большого сервиза пять тарелок побило.
— Да ну тебя совсем с твоими тарелками!
— А как же, жалко. Сервиз теперь будет разрозненный…
Харченко улыбнулся. О сервизе ли теперь думать?
— Разрешите идти? — вытянулся Губа.
— Иди. Да, гляди, осторожней.
Приотворив дверь рубки, командир проследил за тем, как Губа спустился по трапу и перебежал по палубе к люку. Отдраив крышку, матрос исчез в люке раньше, чем волна настигла его. Алексей Емельянович облегченно вздохнул и стал вглядываться в темноту. Море не унималось. Казалось, время совсем остановилось. Ночь тянулась бесконечно долго. «Конца ей нет, проклятой!» — думал командир «Железнякова», меряя шагами тесную рубку.
Корабль продолжало швырять. Проходил час за часом. Качка выматывала душу. Наконец на востоке у самого горизонта появилась светлая полоса.
Светает, решил командир и с облегчением вздохнул.
Ветер разогнал стелющиеся над волнами тучи. Появилось солнце. Чисто вымытая морской водой палуба заискрилась. Шторм заметно стихал. Харченко спустился на палубу. Корабль больше не бросало из стороны в сторону, и командир без труда добрался до люка и спустился в кубрик. Матросы поднялись с коек. Пошатываясь, шел к умывальнику Овидько. Он виновато улыбался.
— Самого большого — и то укачало? — пошутил Алексей Емельянович.
— Большого-то больше и укачивает, товарищ командир, — пояснил боцман Андрющенко. — Ох, и маялся же он!
— И чего травишь? Кто маялся? — рассердился Овидько. — Да я хоть куда.
Он ополоснулся водой из умывальника и поднял мокрое лицо, совсем свежее, без всяких следов морской болезни.
— Правда, вначале туго пришлось, товарищ командир. Да вот доктор выдал какие-то порошочки, глотнешь их, и сразу, глядишь, полегчает. А теперь совсем порядок!
Когда Харченко проходил мимо радиорубки, радист, не снимая наушников, доложил: