Мне легко было разговорить его о доме, поскольку он был уже очень обеспокоен тем, что в течение прошлых трех месяцев он не получал никаких новостей — естественно, так как все его письма из дома автоматически приходили ко мне. Я предполагаю, что я был всегда тенью за макушкой Адольфа, и я уверен, что он не раскусил того, как я непрерывно высасывал из него информацию. Я задал ему много вопросов, намекая на то, что моя мать могла бы что-то узнать через своих родственников в Эльзасе. Таким образом, я задал ему кучу наводящих вопросов, пополняя то большое количество информации о нем и его домашней жизни, которой я уже обладал. Бедный старина Адольф! Он горько жаловался, что англичане украли все его частные бумаги и даже его бумажник с фотографиями. Он не подозревал, что эти бумаги лежат в моем кармане, что его документы и письма оказали мне огромную помощь, что именно собственноручно написанные им письма помогли мне научиться копировать его почерк, и что его фотографии помогли мне сохранить в моей памяти множество образов, которые я никогда не забуду. Я был рад развить эту тему, поскольку это открывало передо мной новые возможности. У него было две или три групповые фотографии сослуживцев по полку и так далее, и я думал, что мне стоило бы знать имена этих людей на тот случай, если я случайно столкнусь с ним. Я вспомнил свое временное замешательство, когда я в первый раз встретился с Аммером. Их лица я уже запомнил. Потому я сказал, что попрошу начальника тюрьмы вернуть Адольфу его фотографии и бумаги. Я ушел и очень скоро вернулся с целой стопкой фотографий, которые я, конечно, предварительно скопировал. Адольф был восхищен. Он походил на ребенка с новой игрушкой, снова и снова пересматривая фотографии. И тут я воспользовался возможностью, чтобы задать необходимые вопросы и получил на них ответы. В целом эти три часа, включая обед, которые я провел с Адольфом, были для меня необычайно полезны.
Мог ли я теперь рискнуть отправиться в отпуск? Я обманул отца Адольфа, это верно, но, как гласит пословица, глаза матери намного острее. Однако проблема разрешилась сама по себе. Приблизительно через две недели после своего возвращения я получил телеграмму от моего отца. (То есть, конечно, от отца Адольфа. Этот рассказ, похоже, становится немного запутанным). Моя мать была серьезно больна — сам он тут же получил специальный отпуск. Если бы я смог устроить это, поехал бы я с ним, встретившись с ним в Льеже на следующий день в полдень? Я не колебался ни мгновения. Эту возможность мне точно была послана небесами. Даже мать не заподозрила бы человека, которого бы ей как ее сына представил его отец, а раз моя мать больна, это не будет обострять ее критические способности.