После шестой бутылки на лице Медведя выступили капельки пота. После десятой физиономия его пылала, дыхание стало коротким и прерывистым. В голубых, наливающихся кровью глазах накапливалась ярость. Это мне понравилось.
— Ладно. Отдохни пока. А то сырость еще разведешь. Сказать ничего не желаешь?
— Желаю. — Медведь откинулся на спинку дивана, отдуваясь. — Виноват, ребята, накосорезил. Но не в курсах я был, что старикан под вами ходит. Если б знал, что у Петровича крыша — враз бы продернул.
— В дисбате был? — усмехнулся я. — Оттуда жаргон?
— Оттуда, — нехотя признался он. — Я пойду?
— Зачем спешить. Ты все осознал?
— Да.
— Какие-нибудь претензии?..
— Нет.
— Лады. Тогда давай приколемся по делу. Думаю, такое мелкотравчатое существование тебе скоро прискучит. Ваш рэкет на дураков бесперспективен. Нарветесь на серьезных деловых, и полетят ваши буйные головушки. Согласен?
— Да. Но надо же чем-то занять пацанов.
— Занятие подыщется. Вот сегодня, например, Киса приглашает тебя с друзьями на банкет в «Большой Урал». Платит он. В кайф такое занятие?
— В кайф, если не шутите, — неуверенно улыбнулся Медведь.
— Вот и ладушки. Подбери из своей команды человек шесть-семь посолидней и к восьми вечера здесь нарисуйтесь. Киса будет вас ждать. А сейчас ступай, облегчи свой пузырь, а то лопнет, не дай бог.
Когда дверь кабинета за ним закрылась, я повернулся к Кисе, явно сбитому с толку.
— Не вкуришь никак? Это будет ваш с Цыпой почетный эскорт. Разведка боем, так сказать. Посмотрите обстановку, с девочками тамошними приколетесь, барменов пощупаете. Преподнесите бритоголовых как новых хозяев кабака. Сами постарайтесь быть в стороне. Если кто из «хромоножек» еще там ошивается, обязательно засветится ка разборке с бритоголовыми и тем подпишет себе приговор. Все ясно? Утром доложите, что почем. Цыпа, отвези-ка меня до хаты. Устал от многолюдья, желаю анахоретством заняться.
Как ни странно, во мне мирно уживаются два довольно противоречивых качества: люблю быть в центре внимания, но также обожаю и одиночество.
Впрочем, это наверно дает себя знать мой максимализм: кидаюсь из крайности в крайность.
Захлопнув за собой дверь четырехкомнатной резиденции, сразу почувствовал себя приятно-оторванным от всего этого суетного мира. Спустив тяжелые портьеры ка окна и включив настольную лампу, добился иллюзии полного одиночества и покоя.
Как сказал поэт: «На свете счастья нет, но есть покой и воля»…
Стальные браслеты пока не украшают мои запястья, следовательно я, если верить Пушкину, счастлив или около того.